"Воин ты света или не воин света?" (с)
Время писать фички по "Тварям".
Если вы проходите мимо и хотите оставить заявку на драбблик - оставьте! Я нашла канон, который сейчас меня дико плющит. х)
Ньют, Тесей, разговор ни о чем и о важном
— Знаешь, Ньют, — он стоит, зацепившись большими пальцами за карманы пиджака, серого, по министерской форме, и смотрит исподлобья, как детеныш гиппогрифа, — я, если честно, уже не знаю, как еще тебе помочь. Мало того, что ты отказываешься от всех предложений, так еще теперь связался с…
— С кем? — Ньют устало улыбается, поймав эту его запинку, дурацкую такую.
В номере горят три тусклых светильника, за окном ночь, и Ньют даже спрашивать не хочет, как брат его нашел. Так же, как сам Ньют находит сбежавших нюхлей, наверное.
Просто у всех свои таланты.
Они молчат, на плите начинает свистеть над не зажженной конфокой чайник, и Ньют машинально делает взмах палочкой. Свист стихает, чайник срывается с плиты и наклоняется над чашкой.
Чашек три — Ньют привык, что к нему врываются слишком часто, и он не возражает. Иногда он даже помнит о том, что чайник нужно держать теплым, если придет Якоб: не мучиться же ему с этой ужасной магловской плитой.
— Ньют, — Тесей непонятно дергает головой, и губа у него верхняя тоже дергается, и Ньют угадывает его следующий жест, как может угадать бросок келпи или вскрик авгурия за секунду до: он поднимает руку к глазами и потирает пальцами уголки глаз. — Я не хочу ничего плохого сказать про Дамблдора, но… Ты же сам его знаешь.
— Нет, что ты, — Ньют коротко улыбается, рассеянно, по привычке. Отходит к столу, передвинуть чашки, открыть и закрыть сахарницу; просто так. Тихо бросает через плечо: — Это ты у нас все на свете знаешь. Не я.
— Ньют!
Скрипит половица, и спустя секунду Тесей уже сопит у Ньюта за спиной.
Ньют двигает сахарницу.
За окном проезжает, тарахтя, машина, этажом выше кто-то включает музыку. Стены тут тонкие, как и полы.
Это еще более неловко, чем когда Тесей напал на него с объятиями там, в министерстве.
— Ты просто как ребенок, — ворчит Тесей у него за спиной.
Ньют пожимает плечом.
Обычно на этом месте брат сдается и уходит, или сам Ньют уходит — они оба не бездельники и у обоих всегда есть дела. И наверное, если бы не склеп, не Лита и не все прочее…
— Я младше на три года, учился на Хаффлпаффе и меня чуть не выгнали за воровство, когда я завел нюхля, — Ньют наконец оставляет сахарницу в покое, смущенно улыбается брату из-за плеча. — Не слишком много ты от меня ждешь?
Тесей чуть удивленно хмыкает. И, дернув плечом, бормочет:
— Я бы не позволил им тебя выгнать. Если бы ты не упирался и дал мне рассказать про нюхля…
— Ни за что. Его бы отняли.
— Ну конечно.
В руку Тесею упирается носиком белый молочник, и Ньют неловко машет рукой — стульев два, у них витые ножки, и когда Тесей садится с немного недовольным видом, Ньют хочет пошутить про министерские кресла, с которыми дешевая гостиница, конечно, не сравнится.
Но не шутит.
Школьные годы, мелкий Ньют, Дамблдор
Закон школы номер один: самое важное происходит там, где толпятся ученики. Впрочем, большой вопрос, в какую сторону работает причинно-следственная связь. Скопление учеников бывает и катализатором острых ситуаций, и следствием.
Альбус прибавляет шаг и спустя несколько секунд подмигивает мелкому хаффлпаффцу, отодвигая его с дороги за плечо. Остальные расступаются сами, второкурсниц-рэйвенкловец обрадованно открывает рот, намереваясь выдать профессору далеко не краткую сводку о том, что тут, в коридоре третьего этажа, произошло, но Альбус прикладывает палец к губам и делает серьезное лицо.
— Это должны быть совы, мистер Саламандер!
В центре столпотворения — мальчишка в клетчатой рубашке и коротких шортах, коленки у него разбиты обе, на локтях тоже ссадины.
На плече у него сидит потрепанного вида птенец с невнятным серым хохолком и истошно орет.
— В крайнем случае — почтовые вороны, — скрестив руки, информирует профессор Макгонагалл, и пышная корзинка на затылке, в которую она собрала для солидности свои шикарные косы, покачивается в такт тому, как неодобрительно качается голова.
Мальчишка смотрит в пол.
— Но видит Мерлин, эта традиция умерла так давно, что я крайне удивлюсь, если кто-то из студентов притащит в Хогвартс ворона. Но авгурий — это ни в какие ворота, я не знаю, откуда вы его взяли, но у вас он не останется!
Дети перешептываются, кто-то хихикает. Мальчишка поднимает голову и тихо говорит:
— Тогда и я не останусь.
И, не дожидаясь, пока Минерва вдохнет поглубже, чтобы от души возмутиться, бережно снимает с плеча птенца, прижимает к груди (тот тут же умолкает), разворачивается и уходит.
Альбус почему-то не сомневается: честно собирать чемодан.
— Что за ребенок! — вспыхивает наконец Минерва. — Остановитесь немедленно, молодой человек, если вы осмеливаетесь так себя вести, я вынуждена отправить вас к вашему декану!..
— Отправьте ко мне, — наконец подает голос Альбус, сдержанно улыбаясь. Он бы подмигнул и Минерве, но не при детях, в конце концов. — Я имею в виду, повремените. Я поговорю с мальчиком.
Минерва на миг одаривает его взглядом, в котором ясно читается “это, вообще-то, с какой еще стати?!”, но улыбка делает свое дело — не выдержав, Минерва отворачивается, скрывая румянец на щеках, и командует детям:
— Так, а вы что стоите? Через полчаса вы все должны быть в кроватях, а вы, мистер Андерсон, что, уже почистили зубы?!
Альбус оставляет гудящую толпу рассасываться под ее контролем и, не торопясь и засунув руки в карманы жилета, направляется вслед за мальчишкой.
***
— Ты совсем сдурел, что ли?!
— Отстань.
— А ну положи на место!
Из спальни доносится возня, шипение и звук тычков. Альбус замирает на лестнице, прислонившись к стене, и понимающе хмыкает. По пути сюда он прокрутил в голове список первокурсников и вспомнил имя упрямца с птенцом: Ньютон Саламандер. И ругается он, конечно, со своим братом. Тесеус, четвертый курс, идеальные оценки и накрахмаленные воротнички. Любопытно.
Альбус поднимается повыше, чуть приоткрывает дверь. В запале ссоры мальчишки его не слышат.
— Что ты за болван! — Тесеус вырывает у младшего из рук пижаму, мятую, в крупный горох, и швыряет на кровать.
— Я еду домой.
Ньютон неловкими пальцами складывает пополам пару черных носков и аккуратно кладет поверх кучи вещей в потрепанном чемодане.
Тесеус делает взмах палочкой, и носки отлетают в угол. Ньютон опускает голову.
— Птенца не отдам.
Терпение Тесеуса, и так порядком истощенное, лопается, и он вскидывает руку, неловко, но упрямо, намереваясь отвесить младшему подзатыльник.
— Простите мне это вторжение? — Альбус улыбается, склонив голову набок. Тесеус смущенно опускает руку.
— Простите, профессор, — бормочет, — я обещаю, я это улажу, никаких проблем не будет с этой птицей и… С моим братом.
— Не переживайте так, Тесеус, это ведь не потоп, — утешает Альбус.
Перешагивает через раскиданные на полу новые перья, пергаменты и башмаки, походя сжимает плечо покрасневшего до ушей Тесеуса, но интересует его сейчас не он. Альбус опускается на одно колено перед младшим, и теперь может разглядеть россыпь веснушек на его носу. А кроме того — торчащий из широкого нагрудного кармана рубашки дрожащий хохолок.
— Вы позволите? — Альбус протягивает согнутый палец, но ждет согласия — кивка или хотя бы одобрительного сопения; Ньютон быстро зыркает на него из-под челки и делает шаг назад.
— Ньют! — шипит Тесеус.
Ньютон дергает плечом и едва слышно говорит:
— Он боится.
— Что ж, — Альбус опускает руку и, поймав еще один настороженный взгляд из-под лохматой челки, щурит глаза и по-доброму улыбается, — его, наверное, можно понять. Будь я новорожденным птенцом, после криков профессора Макгонагалл тоже предпочел бы сидеть в твоем теплом кармашке, Ньют.
Ньютон сомневается пару секунд, прежде чем робко улыбнуться.
— Им без матери нельзя. Если его оставить одного, он затоскует и умрет. Авгурии первый месяц не покидают гнездо, совсем, даже еду заранее приносят… — голос у него тихий и твердый, и на секунду Альбус видит в нем не ребенка, но уже юношу — такого же тихого и упрямого, и горе тому, кто попытается остановить его тогда, когда он будет на пути к цели.
— Надо полагать, и тебе есть, чем его кормить?
— Ну конечно, — Ньютон пожимает плечом, аккуратно прижимает ладонь к оттопыренному карману. Птенец издает высокий стрекочущий звук.
Тесеус за его спиной тревожно шмыгает носом — переживает, не ляпнул бы младший что-то не то. Нет сомнений, в следующем году этот юноша получит значок старосты и научится крахмалить воротнички еще лучше.
— Школьные правила не позволяют держать в качестве фамильяров диких существ, — негромко говорит Альбус, и тень тревоги снова ложится на веснушчатое лицо. Альбус выдерживает паузу, давая этой тени разрастись, но не ввергнуть мальчишку в отчаяние. Еще одного раунда складывания носков Тесеус не переживет. — Впрочем, жизнь такова, Ньют, что мы то и дело нарушаем правила. Когда нам это отчего-то важно.
Ньютон распахивает глаза, и из кармашка наконец-то показывается птичья голова на тонкой, того и гляди надломится, шее. Взгляд у птенца — точь-в-точь, как у Ньютона.
***
— Альбус, это попустительство! Нельзя нарушать правила просто потому, что вам захотелось!
— Почему? — Альбус, запрокинув голову, смеется.
Минерва выглядит так, словно готова открутить ему голову и за то, что он не думает переживать, и за то, что положил ноги на столик, помнящий чуть ли не времена основателей, и просто так.
— А если все студенты станут притаскивать в школу Мерлин пойми кого?!
Альбус закладывает руки за голову и улыбается ей, не стесняясь, от души, и бархатным голосом говорит:
— Минерва, если начнут, мы, конечно же, примем меры.
— Непедагогично, — изрекает она, гордо краснея, и взмахом палочки отправляет в мусорку какие-то бумаги.
Остается только надеяться, что эта участь постигла не ученические работы.
Якоб, Ньют, самый тупой план на свете (заявка "Якоб делает что-то крутое", ну вот так хД)
— Мне нужно ведро.
— Чего?
Ньют поднимает глаза от лотка, в котором копошатся то ли червяки какие-то, то ли мухи, Якоб сглатывает и мужественно туда не смотрит. И повторяет:
— Ведро! Железное. Бум-бум, — для доходчивости стучит костяшкой пальца по перевернутой металлической миске в посудной сушке.
— Э… — Ньют почесывает макушку. — Зачем?
— Чтоб ты его заколдовал. Как тот мужик на обрыве. Что бж-ж-жух — и ты на другом континенте. Ну, — тороплипо поправляется Якоб, потому что вообще-то черт их поймешь, этих магов, как эти заколдованные ведра работают, — или не на континенте, но там, куда этот усатый свищ увел мою малышку.
До Ньюта, кажется, что-то начинает доходить, и он моргает.
— Якоб. Не пойми меня неправильно, но…
— Можешь заколдовать ложку, — разрешает Якоб, мотая головой, — или ботинок, да хоть вон перечницу.
— Понимаешь ли, это немного не так работает…
— Тебе нужно то самое ведро?
— Что?.. А, нет, конечно, просто, понимаешь, это незаконно… И мы не знаем, где Гриндевальд сейчас, на самом деле, это основная проблема, и… Ну, у тебя разве есть план?
Ньют сейчас напоминает своего братца, который кто-то вроде волшебного полисмена, серьезный и в плаще. Якоб беспомощно разводит руками, нервно улыбается. Весь разговор его мучает одышка, как будто он не ведро требует, а мчится в горку на сдутом велосипеде.
— План?.. Да, Ньют, приятель, у меня, конечно, есть план, очень хороший. И ты бы мне очень помог, если б придумал это ваше ведро.
Ньют вытирает лоб рукой в какой-то слизи. И смеется.
Спустя два дня Ньют ставит перед ним ведро. Ведерко, точнее, из чемоданчика. Раньше в нем хранились кормовые гранулы, а теперь дно сверкает.
— Приятель, я туда не помещусь, — бормочет Якоб, еще не до конца веря.
Это с ним с той минуты происходит, как он вообще встретил Ньюта. Он теперь постоянно во все происходящее не до конца верит.
— Пока тебе и не надо, — рассеянно улыбается Ньют. — Нужно написать открытку.
— Открытку? Э-э, почтовую?
— Как на Рождество, — Ньют чешет нос и продолжает: — В Австрию. Куинни должна ее прочитать и захотеть, кхм, прийти к тебе, кхм, на… Свидание.
— В Австрии? — Якоб нервно засовывает руки в карманы, оттопырив их до треска. Он чувствует себя мальчишкой, которому предстоит перелезть через огромный кованый забор.
Ньют кивает и виновато улыбается.
— Гриндевальд, говорят, сейчас там…
— Это секретная информация? — понимает Якоб, и нет нужды спрашивать, откуда Ньют это выведал. Удобно иметь братишку-полисмена. Якоб облизывает губы и глупо хихикает: — Ох, приятель, надеюсь, ты не попадешь из-за меня в тюрьму.
— О, и я, — тихо смеется Ньют.
Якоб верит в волшебство.
Когда он пишет письмо на обороте простенькой почтовой открытки с рисунком голубятни под фиолетовыми облаками, он даже не задумывается, как оно попадет в, господи, с ума сойти, Австрию. Ньют говорит, что попадет, значит, какой смысл волноваться?
Открытка улетает на лапке полярной совы, запечатанная в коричневую тонкую бумагу.
— Малышка, только ответь, — бормочет Якоб ей в след.
Вытирает лицо рукавом.
В Зальцбурге идет снег, и Якоб с удивлением смотрит в пасмурное небо. Он надел рубашку и жилет, расчесал усы и погладил брюки, а чертово ведро не предупредило его, что тут заснеженные дорожки и лужи с корочками на асфальте.
Нужное кафе располагается на улице, словно сошедшей с рождественских иллюстраций. Якоб проходит мимо скользящих по лужам малышей, улыбается удивленным австрийским леди, которых явно шокирует его вид, и с удовольствием выдыхает, когда колокольчик над дверью кафе издает трель.
“А что делать, когда я ее увижу?” — спросил он у Ньюта всего минут пять назад, пытаясь застегнуть верхнюю пуговицу жилетки; пальцы не слушались. Ньют улыбнулся, чуть напряженно, но искренне: “То же, что я делаю, когда ловлю нюхлей, Якоб. Хватай и беги”.
Якоб усаживается за пустой столик, нервно улыбается официанту, заказывает горячий шоколад на двоих и выдергивает из вазочки салфетку. Теперь остается ждать.
Если вы проходите мимо и хотите оставить заявку на драбблик - оставьте! Я нашла канон, который сейчас меня дико плющит. х)
Ньют, Тесей, разговор ни о чем и о важном
— Знаешь, Ньют, — он стоит, зацепившись большими пальцами за карманы пиджака, серого, по министерской форме, и смотрит исподлобья, как детеныш гиппогрифа, — я, если честно, уже не знаю, как еще тебе помочь. Мало того, что ты отказываешься от всех предложений, так еще теперь связался с…
— С кем? — Ньют устало улыбается, поймав эту его запинку, дурацкую такую.
В номере горят три тусклых светильника, за окном ночь, и Ньют даже спрашивать не хочет, как брат его нашел. Так же, как сам Ньют находит сбежавших нюхлей, наверное.
Просто у всех свои таланты.
Они молчат, на плите начинает свистеть над не зажженной конфокой чайник, и Ньют машинально делает взмах палочкой. Свист стихает, чайник срывается с плиты и наклоняется над чашкой.
Чашек три — Ньют привык, что к нему врываются слишком часто, и он не возражает. Иногда он даже помнит о том, что чайник нужно держать теплым, если придет Якоб: не мучиться же ему с этой ужасной магловской плитой.
— Ньют, — Тесей непонятно дергает головой, и губа у него верхняя тоже дергается, и Ньют угадывает его следующий жест, как может угадать бросок келпи или вскрик авгурия за секунду до: он поднимает руку к глазами и потирает пальцами уголки глаз. — Я не хочу ничего плохого сказать про Дамблдора, но… Ты же сам его знаешь.
— Нет, что ты, — Ньют коротко улыбается, рассеянно, по привычке. Отходит к столу, передвинуть чашки, открыть и закрыть сахарницу; просто так. Тихо бросает через плечо: — Это ты у нас все на свете знаешь. Не я.
— Ньют!
Скрипит половица, и спустя секунду Тесей уже сопит у Ньюта за спиной.
Ньют двигает сахарницу.
За окном проезжает, тарахтя, машина, этажом выше кто-то включает музыку. Стены тут тонкие, как и полы.
Это еще более неловко, чем когда Тесей напал на него с объятиями там, в министерстве.
— Ты просто как ребенок, — ворчит Тесей у него за спиной.
Ньют пожимает плечом.
Обычно на этом месте брат сдается и уходит, или сам Ньют уходит — они оба не бездельники и у обоих всегда есть дела. И наверное, если бы не склеп, не Лита и не все прочее…
— Я младше на три года, учился на Хаффлпаффе и меня чуть не выгнали за воровство, когда я завел нюхля, — Ньют наконец оставляет сахарницу в покое, смущенно улыбается брату из-за плеча. — Не слишком много ты от меня ждешь?
Тесей чуть удивленно хмыкает. И, дернув плечом, бормочет:
— Я бы не позволил им тебя выгнать. Если бы ты не упирался и дал мне рассказать про нюхля…
— Ни за что. Его бы отняли.
— Ну конечно.
В руку Тесею упирается носиком белый молочник, и Ньют неловко машет рукой — стульев два, у них витые ножки, и когда Тесей садится с немного недовольным видом, Ньют хочет пошутить про министерские кресла, с которыми дешевая гостиница, конечно, не сравнится.
Но не шутит.
Школьные годы, мелкий Ньют, Дамблдор
Закон школы номер один: самое важное происходит там, где толпятся ученики. Впрочем, большой вопрос, в какую сторону работает причинно-следственная связь. Скопление учеников бывает и катализатором острых ситуаций, и следствием.
Альбус прибавляет шаг и спустя несколько секунд подмигивает мелкому хаффлпаффцу, отодвигая его с дороги за плечо. Остальные расступаются сами, второкурсниц-рэйвенкловец обрадованно открывает рот, намереваясь выдать профессору далеко не краткую сводку о том, что тут, в коридоре третьего этажа, произошло, но Альбус прикладывает палец к губам и делает серьезное лицо.
— Это должны быть совы, мистер Саламандер!
В центре столпотворения — мальчишка в клетчатой рубашке и коротких шортах, коленки у него разбиты обе, на локтях тоже ссадины.
На плече у него сидит потрепанного вида птенец с невнятным серым хохолком и истошно орет.
— В крайнем случае — почтовые вороны, — скрестив руки, информирует профессор Макгонагалл, и пышная корзинка на затылке, в которую она собрала для солидности свои шикарные косы, покачивается в такт тому, как неодобрительно качается голова.
Мальчишка смотрит в пол.
— Но видит Мерлин, эта традиция умерла так давно, что я крайне удивлюсь, если кто-то из студентов притащит в Хогвартс ворона. Но авгурий — это ни в какие ворота, я не знаю, откуда вы его взяли, но у вас он не останется!
Дети перешептываются, кто-то хихикает. Мальчишка поднимает голову и тихо говорит:
— Тогда и я не останусь.
И, не дожидаясь, пока Минерва вдохнет поглубже, чтобы от души возмутиться, бережно снимает с плеча птенца, прижимает к груди (тот тут же умолкает), разворачивается и уходит.
Альбус почему-то не сомневается: честно собирать чемодан.
— Что за ребенок! — вспыхивает наконец Минерва. — Остановитесь немедленно, молодой человек, если вы осмеливаетесь так себя вести, я вынуждена отправить вас к вашему декану!..
— Отправьте ко мне, — наконец подает голос Альбус, сдержанно улыбаясь. Он бы подмигнул и Минерве, но не при детях, в конце концов. — Я имею в виду, повремените. Я поговорю с мальчиком.
Минерва на миг одаривает его взглядом, в котором ясно читается “это, вообще-то, с какой еще стати?!”, но улыбка делает свое дело — не выдержав, Минерва отворачивается, скрывая румянец на щеках, и командует детям:
— Так, а вы что стоите? Через полчаса вы все должны быть в кроватях, а вы, мистер Андерсон, что, уже почистили зубы?!
Альбус оставляет гудящую толпу рассасываться под ее контролем и, не торопясь и засунув руки в карманы жилета, направляется вслед за мальчишкой.
***
— Ты совсем сдурел, что ли?!
— Отстань.
— А ну положи на место!
Из спальни доносится возня, шипение и звук тычков. Альбус замирает на лестнице, прислонившись к стене, и понимающе хмыкает. По пути сюда он прокрутил в голове список первокурсников и вспомнил имя упрямца с птенцом: Ньютон Саламандер. И ругается он, конечно, со своим братом. Тесеус, четвертый курс, идеальные оценки и накрахмаленные воротнички. Любопытно.
Альбус поднимается повыше, чуть приоткрывает дверь. В запале ссоры мальчишки его не слышат.
— Что ты за болван! — Тесеус вырывает у младшего из рук пижаму, мятую, в крупный горох, и швыряет на кровать.
— Я еду домой.
Ньютон неловкими пальцами складывает пополам пару черных носков и аккуратно кладет поверх кучи вещей в потрепанном чемодане.
Тесеус делает взмах палочкой, и носки отлетают в угол. Ньютон опускает голову.
— Птенца не отдам.
Терпение Тесеуса, и так порядком истощенное, лопается, и он вскидывает руку, неловко, но упрямо, намереваясь отвесить младшему подзатыльник.
— Простите мне это вторжение? — Альбус улыбается, склонив голову набок. Тесеус смущенно опускает руку.
— Простите, профессор, — бормочет, — я обещаю, я это улажу, никаких проблем не будет с этой птицей и… С моим братом.
— Не переживайте так, Тесеус, это ведь не потоп, — утешает Альбус.
Перешагивает через раскиданные на полу новые перья, пергаменты и башмаки, походя сжимает плечо покрасневшего до ушей Тесеуса, но интересует его сейчас не он. Альбус опускается на одно колено перед младшим, и теперь может разглядеть россыпь веснушек на его носу. А кроме того — торчащий из широкого нагрудного кармана рубашки дрожащий хохолок.
— Вы позволите? — Альбус протягивает согнутый палец, но ждет согласия — кивка или хотя бы одобрительного сопения; Ньютон быстро зыркает на него из-под челки и делает шаг назад.
— Ньют! — шипит Тесеус.
Ньютон дергает плечом и едва слышно говорит:
— Он боится.
— Что ж, — Альбус опускает руку и, поймав еще один настороженный взгляд из-под лохматой челки, щурит глаза и по-доброму улыбается, — его, наверное, можно понять. Будь я новорожденным птенцом, после криков профессора Макгонагалл тоже предпочел бы сидеть в твоем теплом кармашке, Ньют.
Ньютон сомневается пару секунд, прежде чем робко улыбнуться.
— Им без матери нельзя. Если его оставить одного, он затоскует и умрет. Авгурии первый месяц не покидают гнездо, совсем, даже еду заранее приносят… — голос у него тихий и твердый, и на секунду Альбус видит в нем не ребенка, но уже юношу — такого же тихого и упрямого, и горе тому, кто попытается остановить его тогда, когда он будет на пути к цели.
— Надо полагать, и тебе есть, чем его кормить?
— Ну конечно, — Ньютон пожимает плечом, аккуратно прижимает ладонь к оттопыренному карману. Птенец издает высокий стрекочущий звук.
Тесеус за его спиной тревожно шмыгает носом — переживает, не ляпнул бы младший что-то не то. Нет сомнений, в следующем году этот юноша получит значок старосты и научится крахмалить воротнички еще лучше.
— Школьные правила не позволяют держать в качестве фамильяров диких существ, — негромко говорит Альбус, и тень тревоги снова ложится на веснушчатое лицо. Альбус выдерживает паузу, давая этой тени разрастись, но не ввергнуть мальчишку в отчаяние. Еще одного раунда складывания носков Тесеус не переживет. — Впрочем, жизнь такова, Ньют, что мы то и дело нарушаем правила. Когда нам это отчего-то важно.
Ньютон распахивает глаза, и из кармашка наконец-то показывается птичья голова на тонкой, того и гляди надломится, шее. Взгляд у птенца — точь-в-точь, как у Ньютона.
***
— Альбус, это попустительство! Нельзя нарушать правила просто потому, что вам захотелось!
— Почему? — Альбус, запрокинув голову, смеется.
Минерва выглядит так, словно готова открутить ему голову и за то, что он не думает переживать, и за то, что положил ноги на столик, помнящий чуть ли не времена основателей, и просто так.
— А если все студенты станут притаскивать в школу Мерлин пойми кого?!
Альбус закладывает руки за голову и улыбается ей, не стесняясь, от души, и бархатным голосом говорит:
— Минерва, если начнут, мы, конечно же, примем меры.
— Непедагогично, — изрекает она, гордо краснея, и взмахом палочки отправляет в мусорку какие-то бумаги.
Остается только надеяться, что эта участь постигла не ученические работы.
Якоб, Ньют, самый тупой план на свете (заявка "Якоб делает что-то крутое", ну вот так хД)
— Мне нужно ведро.
— Чего?
Ньют поднимает глаза от лотка, в котором копошатся то ли червяки какие-то, то ли мухи, Якоб сглатывает и мужественно туда не смотрит. И повторяет:
— Ведро! Железное. Бум-бум, — для доходчивости стучит костяшкой пальца по перевернутой металлической миске в посудной сушке.
— Э… — Ньют почесывает макушку. — Зачем?
— Чтоб ты его заколдовал. Как тот мужик на обрыве. Что бж-ж-жух — и ты на другом континенте. Ну, — тороплипо поправляется Якоб, потому что вообще-то черт их поймешь, этих магов, как эти заколдованные ведра работают, — или не на континенте, но там, куда этот усатый свищ увел мою малышку.
До Ньюта, кажется, что-то начинает доходить, и он моргает.
— Якоб. Не пойми меня неправильно, но…
— Можешь заколдовать ложку, — разрешает Якоб, мотая головой, — или ботинок, да хоть вон перечницу.
— Понимаешь ли, это немного не так работает…
— Тебе нужно то самое ведро?
— Что?.. А, нет, конечно, просто, понимаешь, это незаконно… И мы не знаем, где Гриндевальд сейчас, на самом деле, это основная проблема, и… Ну, у тебя разве есть план?
Ньют сейчас напоминает своего братца, который кто-то вроде волшебного полисмена, серьезный и в плаще. Якоб беспомощно разводит руками, нервно улыбается. Весь разговор его мучает одышка, как будто он не ведро требует, а мчится в горку на сдутом велосипеде.
— План?.. Да, Ньют, приятель, у меня, конечно, есть план, очень хороший. И ты бы мне очень помог, если б придумал это ваше ведро.
Ньют вытирает лоб рукой в какой-то слизи. И смеется.
Спустя два дня Ньют ставит перед ним ведро. Ведерко, точнее, из чемоданчика. Раньше в нем хранились кормовые гранулы, а теперь дно сверкает.
— Приятель, я туда не помещусь, — бормочет Якоб, еще не до конца веря.
Это с ним с той минуты происходит, как он вообще встретил Ньюта. Он теперь постоянно во все происходящее не до конца верит.
— Пока тебе и не надо, — рассеянно улыбается Ньют. — Нужно написать открытку.
— Открытку? Э-э, почтовую?
— Как на Рождество, — Ньют чешет нос и продолжает: — В Австрию. Куинни должна ее прочитать и захотеть, кхм, прийти к тебе, кхм, на… Свидание.
— В Австрии? — Якоб нервно засовывает руки в карманы, оттопырив их до треска. Он чувствует себя мальчишкой, которому предстоит перелезть через огромный кованый забор.
Ньют кивает и виновато улыбается.
— Гриндевальд, говорят, сейчас там…
— Это секретная информация? — понимает Якоб, и нет нужды спрашивать, откуда Ньют это выведал. Удобно иметь братишку-полисмена. Якоб облизывает губы и глупо хихикает: — Ох, приятель, надеюсь, ты не попадешь из-за меня в тюрьму.
— О, и я, — тихо смеется Ньют.
Якоб верит в волшебство.
Когда он пишет письмо на обороте простенькой почтовой открытки с рисунком голубятни под фиолетовыми облаками, он даже не задумывается, как оно попадет в, господи, с ума сойти, Австрию. Ньют говорит, что попадет, значит, какой смысл волноваться?
Открытка улетает на лапке полярной совы, запечатанная в коричневую тонкую бумагу.
— Малышка, только ответь, — бормочет Якоб ей в след.
Вытирает лицо рукавом.
В Зальцбурге идет снег, и Якоб с удивлением смотрит в пасмурное небо. Он надел рубашку и жилет, расчесал усы и погладил брюки, а чертово ведро не предупредило его, что тут заснеженные дорожки и лужи с корочками на асфальте.
Нужное кафе располагается на улице, словно сошедшей с рождественских иллюстраций. Якоб проходит мимо скользящих по лужам малышей, улыбается удивленным австрийским леди, которых явно шокирует его вид, и с удовольствием выдыхает, когда колокольчик над дверью кафе издает трель.
“А что делать, когда я ее увижу?” — спросил он у Ньюта всего минут пять назад, пытаясь застегнуть верхнюю пуговицу жилетки; пальцы не слушались. Ньют улыбнулся, чуть напряженно, но искренне: “То же, что я делаю, когда ловлю нюхлей, Якоб. Хватай и беги”.
Якоб усаживается за пустой столик, нервно улыбается официанту, заказывает горячий шоколад на двоих и выдергивает из вазочки салфетку. Теперь остается ждать.
И ещё Дамблдор и школа!
А напиши что-нибудь про вписку у Фламеля?
Подростки Ньют и Лита) Прощание после того, как его исключили.
Если бы в архиве было чуть больше времени. Лита и Тина успевают пообщаться, а Ньют ваще не понимает, что в ситуации есть что-то неловонькое.
Куинни пишет сестре письмо из Нурменгарда.
А про школу там выше я положила, у вас с Ластей пересеклись заявки.))
Mark Cain, воу хд "когда друзья Альбуса приходят внезапно"? хД
Тамриэлла Эн., оооо, как мило! я попробую! про Тину и Куинни даже думала
какое живое все и ламповое
какое оно живое и пронзительное в недосказанности и при этом - откровенное. Аааа
Школьные годы, мелкий Ньют, Дамблдор
Альбус АААААА
все заявки такие прекрасные **
aziliz,
Ajsa,
Минерва да. Когда внезапно начал писать и проникся еще больше)
боже мой *рассыпался в розовые пузыри* маааальчики такие мальчики
“То же, что я делаю, когда ловлю нюхлей, Якоб. Хватай и беги”