"Воин ты света или не воин света?" (с)
читать дальшеНа рассвете дышится легко и вкусно, влажную кожу лижет ветер, и промокшая от пота рубаха пропитывается еще и росой. На обветренных губах противная кислая корка, и Росио выкручивает рычаг колодца - ужасно хочется свежей воды, умыться, стереть следы болезни. Да и не болезнь это, глупость одна, а вот без сознания он вчера упал глупо - точно нежная девица! А эта дура перепугалась... Тьфу. Дома с него теперь спустят десять шкур: парочку - отец, сколько же - мать, и браться тоже по очереди всыплют - и поди пойми, что им всем неймется.
Подумаешь - не было его дома день!..
Росио напивается всласть, плещет в лицо ледяной водой и, зажмурившись, выливает остатки на спину, подняв ведро высоко над собой. Ох-х! Мурашки взбухают по всему телу - вздыбленные, как волдыри, и сотрясает дрожь - раз, два... Три - и все, и снова становится жарко. И хочется не брести домой, а упасть в траву и проспать до заката.
Росио закатывает рукава рубахи, моргает часто и крепко, пока не проясняется в глазах, тропинка петляет под ногами, как змея, шершавая, пупырчатая - серые камни вздыбливаются под желтой грубой кожей, вот-вот раздерут шкуру, как осколок, застрявший в пятке...
- Росио! Росио, кошки тебя сожри, ты что?! - хватают за плечи, и слышится тепло - жар чужого тела, которое обвивает Росио той самой желтой змеей - словно уже полдень, словно тропа раскалилась и поднялась на дыбы...
- Рамон, не квохчи.
- Дуралей, с ног валишься, а выпендриваешься! Да разлепи ты глаза, чтоб тебя!
Отстань, отстань ты - думает Росио лениво, в змеиной хватке тепло и мягко, но хлоп - змея бьет хвостом по щеке. Вот зараза.
- Рамо-он...
- Ты хоть знаешь, что тебя искали всю ночь?! Знаешь, что с тобой сотворит соберано!
- Выпорет.
- Ну, хоть догадываешься.
Змея вздыхает тяжел, даже становится интересно взглянуть. Росио открывает глаза. Рамон не спал всю ночь - видно сразу, и хмурится весьма сердито, но держит крепко - одной рукой подхватив под спину, точно дориту какую. Рамон - синяя рубаха, соль на штанах по колено - искали под скалами, значит... Там, где прибой разбивается о камни, где издыхают оглушенные скаты и израненные дельфины, где каждый год топнут пьяные глупцы... Рамон - разбитая губа, с кем подрался?
- Кто тебя так?
- Карлос. За тебя - не уследил.
- Ты мне нянька, что ли?..
- Замолчи, Алвасете, шевелись лучше, не то соберано поседеет к полудню - двигай ногами, давай!
Рамон - пренебрежительное "Алвасете", пинок под ребра и крепкое объятие, Рамон - мрачное беспокойство, Рамон - друг, который не спрашивает ничего - уже понял, что хотел.
...снова мучает жажда, снова темнота в глазах, сова - злые осы шипят над ухом. Шел бы Росио один - старался бы разогнать хмарь в башке, а пока есть Рамон, можно повиснуть на нем и дремать - переступая по змеиной шкуре, конечно, самостоятельно - не на руках же Рамону его нести.
*
- Ах ты, паршивец! - хватает за ухо не отец, а Карлос, поэтому Росио выворачивается и отпихивает брата в грудь руками. Зашатывается и прислоняется к перилам животом. Карлос нависает над ним - уменьшенная копия отца, свалившееся с небес грозовое облако - не выдержало тяжести бури - темные глаза на темном лице, на шее вздуваются синевой жилки - молнии...
Хищная туча, коршун - когтей только нет. Тянется уцепить пальцами - стремительный выпад, как шпагой. Росио перехватывает голое запястье - рукава у Карлоса тоже закатаны.
- Оставь меня.
Секунду он смотрит - и ярость отступает, и загорелая ладонь взлетает к мокрому лбу Росио.
- Ты горишь. Идем.
- Куда? - Росио позволяет теперь увести себя - на сопротивление ушли все силы, испарина стекает по шее на грудь, уходит в размягший лен. Карлос не нежничает, держит цепко за предплечье - больно, но рычать лень.
- К отцу, куда еще... Он не тронет - ты и так едва стоишь.
- Поутешай еще, деточка, - хмыкает Росио - и следом хватка сжимается до предела тесно - сжать зубы и молчать!..
- Отец недавно вернулся со скал, - невыразительным голосом цедит Карлос. - Потому что мать плакала - из-за тебя, Росио.
Шумело в ушах - теперь шумит в сердце, и ноги подло заплетаются. Мать плакала - из-за него. Карьярра. Росио затыкает себя снова и снова, чтоб не спросить - что она, как она, легла в постель, позвали лекаря?..
У матери некрепкое здоровье и слишком горячее сердце - сжигает само себя, поедает стенки сосудов, беспокоясь - как термит поедает древесный канал, высушивая ствол, а потом - одна искра...
Отец выходит навстречу - и Росио с Карлосом отшатываются синхронно. Живот скручивает в мгновение - от того, как закладывает соберано руки за спину, как шумно сдувается грудь под застегнутой до самого ворота рубашкой.
- Карлос, иди.
- Соберано, у Рокэ сильный жар.
- Иди, я сказал. - Слова падают, как чугунные шары, полые, грузные - в соленую плотную воду. Карлос кланяется и уходит, незаметно прижав на миг ладонь Росио к пояснице.
Росио остается. Прямой из последний сил - чтоб не падать в глазах соберано еще ниже, но тело подводит - кренится в сторону, точно парусная громадина, что не в силах совладать с волнами - и соль кусает корму... а он прижимается спиной к стене, задевая макушкой подсвечник с дымящимся огарком, и смыкает веки. Шум накатывает ото всюду, шум и тяжесть - вчера после этого он и свалился без чувств, и теперь надо сдержаться, разогнать дурноту...
Дыхание - у самой щеки, тяжесть мундира на плечах - мерил когда-то отцовский, когда нижние пуговицы еще стучали об пол - нет, это не мундир, это руки.
- Глаза открой. Идем в кабинет - медленно, сын.
Подталкивает в спину, Росио идет послушно, между веками - щелка.
- Отчитывать будете или пороть?
- Балбес. Но на дерзость языка хватает - значит, не при смерти.
- И не собирался там быть... при смерти.
- А где собирался?
- А с де... - Да он подловил тебя, Росио! Пока ты едва соображаешь и валишься с ног! - А я вам не скажу.
- Скажешь, куда денешься. Позже. Сначала не то.
Скрип двери, скрип кресла - сильный запах сердечных капель и пустырника. Задернутые с ночи шторы, тлеющий камин с ошметками бумаг и тряпок. Что же здесь было?..
- Раздевайся.
Росио не чувствует, улыбается он или нет - лицо не слушается, губы обросли свежей густой коркой.
- Все-таки пороть, да? Что же, как скажете...
- Рокэ, - его встряхивают за загривок, как котенка, тьфу, глупость какая! встряхивают ощутимо - осы негодуют и роятся яростней. - Будешь нарываться - получишь и сейчас, и после. Не зли меня. Раздевайся - слуги принесут сухое.
Силы снова истощены, ерепениться лень и остается только стянуть рубаху, стянуть отсыревшие, просоленные ветром штаны - становится теплее. Звон полупустых склянок, плеск воды - это возится у шкафа отец.
- Сядь, Рокэ, - говорит жестко, - разотру тебе спину. Не засыпай.
...полулежать в обитом бархатом кресле, чувствовать на горячей спине отцовские пальцы - бродят вверх-вниз, полукругами, разминая ноющие от лихорадки мышцы, втирая в кожу кусачую пахучую дрянь - пока приятно жжет, но перестанет отец растирать - и по спине заструится огонь. Вот чем хуже ремня - то же внушение...
- Маркиз, сказал же - не спать! - Росио вздрагивает от щепка под левую лопатку и невнятно мычит:
- Я н-не спл...
- Одевайся и садись. И укройся одеялом, не теряй тепло.
В полусне, по несколько раз примеряясь просунуть голову в ворот, а ногу - в штанину, Росио одевается и падает в гнездо красного бархата, кутаясь в плотное шерстяное одеяло. Слуги снуют туда-сюда, отец трет глаза - ничего не происходит, Росио почти снова задремывает, но вот ему в руки пихают выпускающую пар кружку.
- До дна маленькими глотками. Нечего корчить рожи, не гадость, а вино со специями. Пей, сын.
Росио пьет - ощущая себя обманщиком, нечестивцем среди святых, награжденным не за свои заслуги ординарцем - соберано подвигает второе кресло ближе к нему, садится и устало вздыхает, и задумчив как никогда, спокоен - и не зол. От горячего питья мысли расползаются, зато спать пока не тянет. И Росио смотрит отцу в лицо, пытается читать - как начинал с книжками, по буквам, по слогам, сложить слова, прочесть фразу...
На смуглой коже тенью - бессонная ночь, каждый час беспокойства - капля мутной синевы под нижними веками; там же - усталая, прокисшая и уже безвкусная злость - ну что ты опять натворил, маркиз, горе, и что мне с тобой делать, скажи? Еще Росио видит - спокойствие, сытость осознанием того, что с неразумным сыном все в порядке. Росио видит притаившееся в уголках глаз, где складываются гневные морщинки: "Только напугай так еще раз мать, паршивец".
А что видит в нем отец? Упрямство, раскаяние, стыд - пусть, пусть заметит, не жалко, но то, другое, тайное - нет!.. Росио жмурится.
...последний глоток допит, ужасно хочется спать, но отец не даст, конечно, иначе отпустил бы в спальню.
И правда - соберано выпрямляется в кресле, в миг вырастая и становясь внушительным и жутким - теперь не жди никаких "сын", или "Росио", даже "Рокэ" - только "маркиз" или, для пущего устрашения, "маркиз Алвасете". Момент этого перевоплощения Росио ненавидит особенно - страсть как хочется всякий раз поймать ускользающего отца за рукав, велеть капризно, как в детстве - останься! Но от этой отцовской холодности нет средства, кроме смирения и подчинения - а сейчас на сопротивление не хватало ресурсов, вымок порох, проржавели сабли, а голыми руками на чудище из легенд...
- Маркиз Алвасете, поведайте, где вы шатались со вчерашнего дня до рассвета.
- На южном побережье, - отзывается лениво "маркиз Алвасете". Лгать не выходит никогда, на ложь соберано почти что оскорбляется: "Вот отсюда, лгун, видеть тебя больше не хочу".
- И что вы делали на южном побережье?
- Отдыхал.
- Как вы отдыхали?
- Гулял по берегу. Кормил чаек.
- Чайки, маркиз, - накат холодности - всякий раз как пощечина, - с закатом засыпают.
- Да, соберано. Я осведомлен, - Росио отвечает самым покладистым из голосов, уютнее кутается в шерстяной кокон. Внутри ужасно жарко, под рубашкой вгрызается в спину согревающий бальзам - но и то, и то не так уж плохо. Можно бы еще было уснуть...
- Вы, быть может, осведомлены и о том, где вам, - с нажимом, - положено быть не позже двух часов после заката?
- Ну разумеется, осведомлен... - зевота раздирает рот, и Росио ныряет в пущащийся кокон с головой, продолжает оттуда: - Дома, где еще.
Так ничего не видно, а слышно глухо - и голос у соберано почти умиротворенный... и не отлепить слова одно от другого, льется вязкая кашица, зернышко к зернышку...
- Рокэ! - одеяло сдергивают, а родительская рука отвешивает подзатыльник - совсем не сильный, почти как погладить. Отец, это с вами что - это вы помните о лихорадке и, прости, Создатель, заботитесь?
- Вы внезапно ослабли? - Росио приподнимает брови, ревниво натягивая одеяло до подбородка. - Не самая крепкая оплеуха.
- У вас внезапно прорезалось чувство юмора? Значит, умирать не спешите. Быстро - все начистоту, Росио, и отпущу тебя спать. Заодно успокою твою мать. Ну?
"Ну" - как просьба. Не таранить дубовые ворота, а воспользоваться дверцей для слуг. Хитрец соберано, это же его любимый ход, и я знаю его наизусть - и суть, и варианты применения, а вы и таким усталым прикидываетесь нарочно - и эта уловка не сработает тоже!
Росио произносит одно слово:
- Нет.
И закрывает глаза. Все, соберано, извольте не смущать меня вашими хитростями.
Молчание длится минуту две - уже съедает дрема, заглатывает широченной пастью...
-...да кошки с тобой, паршивец. Марш спать. Спрашивать больше не стану, наказывать - тоже. Иди.
Что? Пасть защелкивается, пустая. Отец с шумом двигает кресло на место, поправляет на столе бумаги, закрывает на ключ шкафчик с лекарствами, ключ - медный, с мизинец - опускает в карман. Останавливается возле Росио - и не отец, и не соберано, что-то между и что-то ослепшее и равнодушное - и от этого вдруг жутко.
- Чего сидишь? Встал и вышел отсюда. После полудня спросишь у Соломеи снадобье - выпьешь. С матерью мириться будешь сам, а ко мне изволь более не приближаться.
И распахивает дверь.
Из коридора веет прохладой - нет, это из кабинета утекает тепло, выплескивает наружу мощной волной, катится по дому... А стены остывают.
Встать, скинуть одеяло. Тут же назревают мурашки, топорщатся по всему телу. А ноги босые, а пол в доме ледяной всегда.
Иди прочь, Росио, без выговора, без кары. Все, что тебе предписано, это мягкая до издевательства затрещина, а дальше изволь обойтись без... Без чего? Росио передергивает плечами, глядит на отца - да вы серьезно, да что с вами?
Без, без... без отца.
Дергает изнутри злостью: ты, Росио, не трепетная девчонка, так чего ты стоишь и глазеешь, выйди вон, как сказано - выйди вон, не заговаривай первым, не задерживай взгляд, и не спрашивай, пойдете ли вы завтра в бухту, и не предлагай помочь с документами, и не высыпай на стол перед ним горсть жемчужин, добытых из самой глубокой впадины на побережье, сияя от гордости, но ожидая вперед взбучки, а не похвалы... Выйди вон - что ты мнешься!
Чего тебе там жаль, Росио, чего жаль твоему разбухшему от лихорадки сердцу - отцовских допросов, насмешек, или хлестких нотаций, или тяжелой руки? Выйди вон - не стой истуканом.
Выйди вон - говорит гордость, а воспаленное сознание толкает тело вперед - но не в прохладу коридора, а к застывшему, потемневшему изнутри, словно грозы напился, отцу. Один взгляд снизу вверх - и Росио сносит гордости голову.
- Извини. - То короткое, что обычно рождается часами, теперь срывается с языка легко - готовое, созревшее вмиг, и Росио прижимается головой, тяжелой, полной кипятка, отцу к груди - куда-то под солнечное сплетение, выше пока не достает.
И страшно, и все равно - раньше ни за что не посмел бы, да и не позволил себе - как маленький, какая глупость! Как удобно, что он болеет, что валится с ног, вы же не посмеете оттолкнуть больного ребенка, соберано?
И пока не последовало ничего - ни отстранения, ни объятия - Росио говорит залпом:
- Я только хотел для Нивес достать ракушку - долго нырял, и голова кружилась, но не страшно... Я уже и со дна достал что нужно, и ожерелье сделал, и даже Нивес на шею повесил, а потом - чернота... А эта дурында перепугалась и по глупости напоила меня снотворным, думала, сон - лучшее лекарство. Гусыня безмозглая. Я уже ночью проснулся, но только встал - все поплыло, а возвращаться по темноте, когда в глазах все пляшет... Так и знал, что вы искали, и как Рамона на рассвете увидел, понял, что очень долго искали, и в тех местах, где живых редко ищут... Прости меня.
На "черноте" обнимают в ответ некрепко, на "вы искали" - вздыхают и невесомо гладят по голове. Росио замолкает, боясь шелохнуться, отсеченная гордость еще стонет - как ты себя ведешь, как легко сдаешься!..
Но отцовская ласка сейчас дороже, чем временно поверженная дрянь, вечно задирающая нос.
- Что ж ты каждый раз упираешься, как осел, а? - говорят куда-то в макушку. - Дурень.
- Мне не нравится, как ты спрашиваешь... - грудь внезапно раздирает кашлем - Росио отстраняется сам, сгибаясь пополам. Ах, кошки... Кашель скребет горло, точно комки чертополоха поднимаются изнутри, а в висках полыхает, и пламя лижет глаза...
- Ну, спокойно, спокойно, Рокэ. Договорим, и отведу тебя в комнату. - Как только дышать становится легче, отец снова притягивает к себе - и прижимает уже крепко, и растирает ладонью спину. - А спрашиваю иначе - и что ты делаешь? Изворачиваешься и норовишь наплести чуши. Ну-ка, что за Нивес? Теперь-то скажешь?
Нивес, Нивес - дура из деревни, но красивая, как закатная тварь, и кожа оливковая, и гребень рябиновый в копне волос, в лоснящемся гнезде - дивная прическа, ни у кого такой нет... Нивес - глупая утка, но мелкие раковины, перламутровые внутри, а снаружи розоватые, как раковые спинки, ужас как мило смотрятся в вырезе льняного платья...
Росио запрокидывает голову - ловит улыбку, ловит озорной взгляд.
- Нивес - моя возлюбленная.
Замирает внутренне: только посмейтесь, отец!..
Отец кивает задумчиво:
- Прекрасно, сын. А тебе, скажи, очень хочется, чтоб возлюбленная Нивес все глаза себе проплакала, когда ты утонешь, ныряя ей за ракушками?
- Отец!..
- Не шуми, - вырваться не дают, ерошат волосы как ни в чем не бывало. - Не шуми, а подумай, что случится, если сознание потерять не на берегу, а в воде. И когда рыдания Нивес будешь воображать, представь заодно слезы матери, мою седину, отчаяние братьев и горе приятелей.
Ничего бы со мной не случилось - хочется ответить пылко, но в груди прижимают так, что говорить невозможно - разве что мычать в отцовскую рубашку.
Приходится молча думать... И сразу становится мерзко. Горюющая Нивес - это льстит, об этом даже приятно помечтать, как она узнает, как вскрикнет... Но стоит представить мать - и перехватывает дыхание. Нет, нет, мать не должна горевать, ни за что, и соберано еще молод - куда ему седина? И Карлос, и Рамон... А что может учинить воющий от боли Ротгер!
Росио неожиданно всхлипывает - без рыданий, глухо и хрипло, и пытается вырваться, еще и еще, но отец больше, отец сильнее, отец здоров - отец наказывает так, как никогда раньше. Держа в объятиях и заставляя бултыхаться в собственном стыде, корчиться от незаслуженных ласк, как не корчился никогда и ни от чего...
Это тебе "незаслуженные ласки", а отец за тебя перепугался и имеет право на нежность - и нет ничего более справедливого и жестокого, чем эта нежность.
...когда ослабевает хватка, когда остаются только ладони на плечах, у Росио уже нет ни слез, ни сил на то, чтоб озвучить раскаяние. Мир плывет, соленый и яркий, еще ярче обычного, краски сочные, как в солнечный полдень. И воздух наверняка пахнет гуще, но Росио дышит едва-едва - как давно так плакал в последний раз, и забыл, как забивается нос, как раскалывается потом голова...
В голове шум и боль, а внутри - пустота, разреженный горный воздух.
А у соберано рубашка мокрая вдрызг. Соберано не говорит больше ничего, никаких "ты понял меня?" или "надеюсь, ты не забудешь это завтра же", только подталкивает к двери, не опуская рук.
- Иди, Рокэ, спать. Проводить тебя?
Росио мотает головой, сам не чувствуя движения. Тело словно соломенное. Оглядывается через плечо, ловит взгляд - невозможно усталый, но и только.
- Захочешь завтра поговорить - приходи, но настаивать не стану. Я скажу, чтобы тебе принесли воды и еще вина. Иди, сын.
*
...Росио засыпает в комнате, залитой розовым светом, додумав последнюю внятную мысль: этот день и это внушение никогда не повторится - этот урок он должен усвоить с первого раза.
Подумаешь - не было его дома день!..
Росио напивается всласть, плещет в лицо ледяной водой и, зажмурившись, выливает остатки на спину, подняв ведро высоко над собой. Ох-х! Мурашки взбухают по всему телу - вздыбленные, как волдыри, и сотрясает дрожь - раз, два... Три - и все, и снова становится жарко. И хочется не брести домой, а упасть в траву и проспать до заката.
Росио закатывает рукава рубахи, моргает часто и крепко, пока не проясняется в глазах, тропинка петляет под ногами, как змея, шершавая, пупырчатая - серые камни вздыбливаются под желтой грубой кожей, вот-вот раздерут шкуру, как осколок, застрявший в пятке...
- Росио! Росио, кошки тебя сожри, ты что?! - хватают за плечи, и слышится тепло - жар чужого тела, которое обвивает Росио той самой желтой змеей - словно уже полдень, словно тропа раскалилась и поднялась на дыбы...
- Рамон, не квохчи.
- Дуралей, с ног валишься, а выпендриваешься! Да разлепи ты глаза, чтоб тебя!
Отстань, отстань ты - думает Росио лениво, в змеиной хватке тепло и мягко, но хлоп - змея бьет хвостом по щеке. Вот зараза.
- Рамо-он...
- Ты хоть знаешь, что тебя искали всю ночь?! Знаешь, что с тобой сотворит соберано!
- Выпорет.
- Ну, хоть догадываешься.
Змея вздыхает тяжел, даже становится интересно взглянуть. Росио открывает глаза. Рамон не спал всю ночь - видно сразу, и хмурится весьма сердито, но держит крепко - одной рукой подхватив под спину, точно дориту какую. Рамон - синяя рубаха, соль на штанах по колено - искали под скалами, значит... Там, где прибой разбивается о камни, где издыхают оглушенные скаты и израненные дельфины, где каждый год топнут пьяные глупцы... Рамон - разбитая губа, с кем подрался?
- Кто тебя так?
- Карлос. За тебя - не уследил.
- Ты мне нянька, что ли?..
- Замолчи, Алвасете, шевелись лучше, не то соберано поседеет к полудню - двигай ногами, давай!
Рамон - пренебрежительное "Алвасете", пинок под ребра и крепкое объятие, Рамон - мрачное беспокойство, Рамон - друг, который не спрашивает ничего - уже понял, что хотел.
...снова мучает жажда, снова темнота в глазах, сова - злые осы шипят над ухом. Шел бы Росио один - старался бы разогнать хмарь в башке, а пока есть Рамон, можно повиснуть на нем и дремать - переступая по змеиной шкуре, конечно, самостоятельно - не на руках же Рамону его нести.
*
- Ах ты, паршивец! - хватает за ухо не отец, а Карлос, поэтому Росио выворачивается и отпихивает брата в грудь руками. Зашатывается и прислоняется к перилам животом. Карлос нависает над ним - уменьшенная копия отца, свалившееся с небес грозовое облако - не выдержало тяжести бури - темные глаза на темном лице, на шее вздуваются синевой жилки - молнии...
Хищная туча, коршун - когтей только нет. Тянется уцепить пальцами - стремительный выпад, как шпагой. Росио перехватывает голое запястье - рукава у Карлоса тоже закатаны.
- Оставь меня.
Секунду он смотрит - и ярость отступает, и загорелая ладонь взлетает к мокрому лбу Росио.
- Ты горишь. Идем.
- Куда? - Росио позволяет теперь увести себя - на сопротивление ушли все силы, испарина стекает по шее на грудь, уходит в размягший лен. Карлос не нежничает, держит цепко за предплечье - больно, но рычать лень.
- К отцу, куда еще... Он не тронет - ты и так едва стоишь.
- Поутешай еще, деточка, - хмыкает Росио - и следом хватка сжимается до предела тесно - сжать зубы и молчать!..
- Отец недавно вернулся со скал, - невыразительным голосом цедит Карлос. - Потому что мать плакала - из-за тебя, Росио.
Шумело в ушах - теперь шумит в сердце, и ноги подло заплетаются. Мать плакала - из-за него. Карьярра. Росио затыкает себя снова и снова, чтоб не спросить - что она, как она, легла в постель, позвали лекаря?..
У матери некрепкое здоровье и слишком горячее сердце - сжигает само себя, поедает стенки сосудов, беспокоясь - как термит поедает древесный канал, высушивая ствол, а потом - одна искра...
Отец выходит навстречу - и Росио с Карлосом отшатываются синхронно. Живот скручивает в мгновение - от того, как закладывает соберано руки за спину, как шумно сдувается грудь под застегнутой до самого ворота рубашкой.
- Карлос, иди.
- Соберано, у Рокэ сильный жар.
- Иди, я сказал. - Слова падают, как чугунные шары, полые, грузные - в соленую плотную воду. Карлос кланяется и уходит, незаметно прижав на миг ладонь Росио к пояснице.
Росио остается. Прямой из последний сил - чтоб не падать в глазах соберано еще ниже, но тело подводит - кренится в сторону, точно парусная громадина, что не в силах совладать с волнами - и соль кусает корму... а он прижимается спиной к стене, задевая макушкой подсвечник с дымящимся огарком, и смыкает веки. Шум накатывает ото всюду, шум и тяжесть - вчера после этого он и свалился без чувств, и теперь надо сдержаться, разогнать дурноту...
Дыхание - у самой щеки, тяжесть мундира на плечах - мерил когда-то отцовский, когда нижние пуговицы еще стучали об пол - нет, это не мундир, это руки.
- Глаза открой. Идем в кабинет - медленно, сын.
Подталкивает в спину, Росио идет послушно, между веками - щелка.
- Отчитывать будете или пороть?
- Балбес. Но на дерзость языка хватает - значит, не при смерти.
- И не собирался там быть... при смерти.
- А где собирался?
- А с де... - Да он подловил тебя, Росио! Пока ты едва соображаешь и валишься с ног! - А я вам не скажу.
- Скажешь, куда денешься. Позже. Сначала не то.
Скрип двери, скрип кресла - сильный запах сердечных капель и пустырника. Задернутые с ночи шторы, тлеющий камин с ошметками бумаг и тряпок. Что же здесь было?..
- Раздевайся.
Росио не чувствует, улыбается он или нет - лицо не слушается, губы обросли свежей густой коркой.
- Все-таки пороть, да? Что же, как скажете...
- Рокэ, - его встряхивают за загривок, как котенка, тьфу, глупость какая! встряхивают ощутимо - осы негодуют и роятся яростней. - Будешь нарываться - получишь и сейчас, и после. Не зли меня. Раздевайся - слуги принесут сухое.
Силы снова истощены, ерепениться лень и остается только стянуть рубаху, стянуть отсыревшие, просоленные ветром штаны - становится теплее. Звон полупустых склянок, плеск воды - это возится у шкафа отец.
- Сядь, Рокэ, - говорит жестко, - разотру тебе спину. Не засыпай.
...полулежать в обитом бархатом кресле, чувствовать на горячей спине отцовские пальцы - бродят вверх-вниз, полукругами, разминая ноющие от лихорадки мышцы, втирая в кожу кусачую пахучую дрянь - пока приятно жжет, но перестанет отец растирать - и по спине заструится огонь. Вот чем хуже ремня - то же внушение...
- Маркиз, сказал же - не спать! - Росио вздрагивает от щепка под левую лопатку и невнятно мычит:
- Я н-не спл...
- Одевайся и садись. И укройся одеялом, не теряй тепло.
В полусне, по несколько раз примеряясь просунуть голову в ворот, а ногу - в штанину, Росио одевается и падает в гнездо красного бархата, кутаясь в плотное шерстяное одеяло. Слуги снуют туда-сюда, отец трет глаза - ничего не происходит, Росио почти снова задремывает, но вот ему в руки пихают выпускающую пар кружку.
- До дна маленькими глотками. Нечего корчить рожи, не гадость, а вино со специями. Пей, сын.
Росио пьет - ощущая себя обманщиком, нечестивцем среди святых, награжденным не за свои заслуги ординарцем - соберано подвигает второе кресло ближе к нему, садится и устало вздыхает, и задумчив как никогда, спокоен - и не зол. От горячего питья мысли расползаются, зато спать пока не тянет. И Росио смотрит отцу в лицо, пытается читать - как начинал с книжками, по буквам, по слогам, сложить слова, прочесть фразу...
На смуглой коже тенью - бессонная ночь, каждый час беспокойства - капля мутной синевы под нижними веками; там же - усталая, прокисшая и уже безвкусная злость - ну что ты опять натворил, маркиз, горе, и что мне с тобой делать, скажи? Еще Росио видит - спокойствие, сытость осознанием того, что с неразумным сыном все в порядке. Росио видит притаившееся в уголках глаз, где складываются гневные морщинки: "Только напугай так еще раз мать, паршивец".
А что видит в нем отец? Упрямство, раскаяние, стыд - пусть, пусть заметит, не жалко, но то, другое, тайное - нет!.. Росио жмурится.
...последний глоток допит, ужасно хочется спать, но отец не даст, конечно, иначе отпустил бы в спальню.
И правда - соберано выпрямляется в кресле, в миг вырастая и становясь внушительным и жутким - теперь не жди никаких "сын", или "Росио", даже "Рокэ" - только "маркиз" или, для пущего устрашения, "маркиз Алвасете". Момент этого перевоплощения Росио ненавидит особенно - страсть как хочется всякий раз поймать ускользающего отца за рукав, велеть капризно, как в детстве - останься! Но от этой отцовской холодности нет средства, кроме смирения и подчинения - а сейчас на сопротивление не хватало ресурсов, вымок порох, проржавели сабли, а голыми руками на чудище из легенд...
- Маркиз Алвасете, поведайте, где вы шатались со вчерашнего дня до рассвета.
- На южном побережье, - отзывается лениво "маркиз Алвасете". Лгать не выходит никогда, на ложь соберано почти что оскорбляется: "Вот отсюда, лгун, видеть тебя больше не хочу".
- И что вы делали на южном побережье?
- Отдыхал.
- Как вы отдыхали?
- Гулял по берегу. Кормил чаек.
- Чайки, маркиз, - накат холодности - всякий раз как пощечина, - с закатом засыпают.
- Да, соберано. Я осведомлен, - Росио отвечает самым покладистым из голосов, уютнее кутается в шерстяной кокон. Внутри ужасно жарко, под рубашкой вгрызается в спину согревающий бальзам - но и то, и то не так уж плохо. Можно бы еще было уснуть...
- Вы, быть может, осведомлены и о том, где вам, - с нажимом, - положено быть не позже двух часов после заката?
- Ну разумеется, осведомлен... - зевота раздирает рот, и Росио ныряет в пущащийся кокон с головой, продолжает оттуда: - Дома, где еще.
Так ничего не видно, а слышно глухо - и голос у соберано почти умиротворенный... и не отлепить слова одно от другого, льется вязкая кашица, зернышко к зернышку...
- Рокэ! - одеяло сдергивают, а родительская рука отвешивает подзатыльник - совсем не сильный, почти как погладить. Отец, это с вами что - это вы помните о лихорадке и, прости, Создатель, заботитесь?
- Вы внезапно ослабли? - Росио приподнимает брови, ревниво натягивая одеяло до подбородка. - Не самая крепкая оплеуха.
- У вас внезапно прорезалось чувство юмора? Значит, умирать не спешите. Быстро - все начистоту, Росио, и отпущу тебя спать. Заодно успокою твою мать. Ну?
"Ну" - как просьба. Не таранить дубовые ворота, а воспользоваться дверцей для слуг. Хитрец соберано, это же его любимый ход, и я знаю его наизусть - и суть, и варианты применения, а вы и таким усталым прикидываетесь нарочно - и эта уловка не сработает тоже!
Росио произносит одно слово:
- Нет.
И закрывает глаза. Все, соберано, извольте не смущать меня вашими хитростями.
Молчание длится минуту две - уже съедает дрема, заглатывает широченной пастью...
-...да кошки с тобой, паршивец. Марш спать. Спрашивать больше не стану, наказывать - тоже. Иди.
Что? Пасть защелкивается, пустая. Отец с шумом двигает кресло на место, поправляет на столе бумаги, закрывает на ключ шкафчик с лекарствами, ключ - медный, с мизинец - опускает в карман. Останавливается возле Росио - и не отец, и не соберано, что-то между и что-то ослепшее и равнодушное - и от этого вдруг жутко.
- Чего сидишь? Встал и вышел отсюда. После полудня спросишь у Соломеи снадобье - выпьешь. С матерью мириться будешь сам, а ко мне изволь более не приближаться.
И распахивает дверь.
Из коридора веет прохладой - нет, это из кабинета утекает тепло, выплескивает наружу мощной волной, катится по дому... А стены остывают.
Встать, скинуть одеяло. Тут же назревают мурашки, топорщатся по всему телу. А ноги босые, а пол в доме ледяной всегда.
Иди прочь, Росио, без выговора, без кары. Все, что тебе предписано, это мягкая до издевательства затрещина, а дальше изволь обойтись без... Без чего? Росио передергивает плечами, глядит на отца - да вы серьезно, да что с вами?
Без, без... без отца.
Дергает изнутри злостью: ты, Росио, не трепетная девчонка, так чего ты стоишь и глазеешь, выйди вон, как сказано - выйди вон, не заговаривай первым, не задерживай взгляд, и не спрашивай, пойдете ли вы завтра в бухту, и не предлагай помочь с документами, и не высыпай на стол перед ним горсть жемчужин, добытых из самой глубокой впадины на побережье, сияя от гордости, но ожидая вперед взбучки, а не похвалы... Выйди вон - что ты мнешься!
Чего тебе там жаль, Росио, чего жаль твоему разбухшему от лихорадки сердцу - отцовских допросов, насмешек, или хлестких нотаций, или тяжелой руки? Выйди вон - не стой истуканом.
Выйди вон - говорит гордость, а воспаленное сознание толкает тело вперед - но не в прохладу коридора, а к застывшему, потемневшему изнутри, словно грозы напился, отцу. Один взгляд снизу вверх - и Росио сносит гордости голову.
- Извини. - То короткое, что обычно рождается часами, теперь срывается с языка легко - готовое, созревшее вмиг, и Росио прижимается головой, тяжелой, полной кипятка, отцу к груди - куда-то под солнечное сплетение, выше пока не достает.
И страшно, и все равно - раньше ни за что не посмел бы, да и не позволил себе - как маленький, какая глупость! Как удобно, что он болеет, что валится с ног, вы же не посмеете оттолкнуть больного ребенка, соберано?
И пока не последовало ничего - ни отстранения, ни объятия - Росио говорит залпом:
- Я только хотел для Нивес достать ракушку - долго нырял, и голова кружилась, но не страшно... Я уже и со дна достал что нужно, и ожерелье сделал, и даже Нивес на шею повесил, а потом - чернота... А эта дурында перепугалась и по глупости напоила меня снотворным, думала, сон - лучшее лекарство. Гусыня безмозглая. Я уже ночью проснулся, но только встал - все поплыло, а возвращаться по темноте, когда в глазах все пляшет... Так и знал, что вы искали, и как Рамона на рассвете увидел, понял, что очень долго искали, и в тех местах, где живых редко ищут... Прости меня.
На "черноте" обнимают в ответ некрепко, на "вы искали" - вздыхают и невесомо гладят по голове. Росио замолкает, боясь шелохнуться, отсеченная гордость еще стонет - как ты себя ведешь, как легко сдаешься!..
Но отцовская ласка сейчас дороже, чем временно поверженная дрянь, вечно задирающая нос.
- Что ж ты каждый раз упираешься, как осел, а? - говорят куда-то в макушку. - Дурень.
- Мне не нравится, как ты спрашиваешь... - грудь внезапно раздирает кашлем - Росио отстраняется сам, сгибаясь пополам. Ах, кошки... Кашель скребет горло, точно комки чертополоха поднимаются изнутри, а в висках полыхает, и пламя лижет глаза...
- Ну, спокойно, спокойно, Рокэ. Договорим, и отведу тебя в комнату. - Как только дышать становится легче, отец снова притягивает к себе - и прижимает уже крепко, и растирает ладонью спину. - А спрашиваю иначе - и что ты делаешь? Изворачиваешься и норовишь наплести чуши. Ну-ка, что за Нивес? Теперь-то скажешь?
Нивес, Нивес - дура из деревни, но красивая, как закатная тварь, и кожа оливковая, и гребень рябиновый в копне волос, в лоснящемся гнезде - дивная прическа, ни у кого такой нет... Нивес - глупая утка, но мелкие раковины, перламутровые внутри, а снаружи розоватые, как раковые спинки, ужас как мило смотрятся в вырезе льняного платья...
Росио запрокидывает голову - ловит улыбку, ловит озорной взгляд.
- Нивес - моя возлюбленная.
Замирает внутренне: только посмейтесь, отец!..
Отец кивает задумчиво:
- Прекрасно, сын. А тебе, скажи, очень хочется, чтоб возлюбленная Нивес все глаза себе проплакала, когда ты утонешь, ныряя ей за ракушками?
- Отец!..
- Не шуми, - вырваться не дают, ерошат волосы как ни в чем не бывало. - Не шуми, а подумай, что случится, если сознание потерять не на берегу, а в воде. И когда рыдания Нивес будешь воображать, представь заодно слезы матери, мою седину, отчаяние братьев и горе приятелей.
Ничего бы со мной не случилось - хочется ответить пылко, но в груди прижимают так, что говорить невозможно - разве что мычать в отцовскую рубашку.
Приходится молча думать... И сразу становится мерзко. Горюющая Нивес - это льстит, об этом даже приятно помечтать, как она узнает, как вскрикнет... Но стоит представить мать - и перехватывает дыхание. Нет, нет, мать не должна горевать, ни за что, и соберано еще молод - куда ему седина? И Карлос, и Рамон... А что может учинить воющий от боли Ротгер!
Росио неожиданно всхлипывает - без рыданий, глухо и хрипло, и пытается вырваться, еще и еще, но отец больше, отец сильнее, отец здоров - отец наказывает так, как никогда раньше. Держа в объятиях и заставляя бултыхаться в собственном стыде, корчиться от незаслуженных ласк, как не корчился никогда и ни от чего...
Это тебе "незаслуженные ласки", а отец за тебя перепугался и имеет право на нежность - и нет ничего более справедливого и жестокого, чем эта нежность.
...когда ослабевает хватка, когда остаются только ладони на плечах, у Росио уже нет ни слез, ни сил на то, чтоб озвучить раскаяние. Мир плывет, соленый и яркий, еще ярче обычного, краски сочные, как в солнечный полдень. И воздух наверняка пахнет гуще, но Росио дышит едва-едва - как давно так плакал в последний раз, и забыл, как забивается нос, как раскалывается потом голова...
В голове шум и боль, а внутри - пустота, разреженный горный воздух.
А у соберано рубашка мокрая вдрызг. Соберано не говорит больше ничего, никаких "ты понял меня?" или "надеюсь, ты не забудешь это завтра же", только подталкивает к двери, не опуская рук.
- Иди, Рокэ, спать. Проводить тебя?
Росио мотает головой, сам не чувствуя движения. Тело словно соломенное. Оглядывается через плечо, ловит взгляд - невозможно усталый, но и только.
- Захочешь завтра поговорить - приходи, но настаивать не стану. Я скажу, чтобы тебе принесли воды и еще вина. Иди, сын.
*
...Росио засыпает в комнате, залитой розовым светом, додумав последнюю внятную мысль: этот день и это внушение никогда не повторится - этот урок он должен усвоить с первого раза.
@темы: отблески этерны, фанфики
-
-
13.02.2024 в 03:25Хотел бы поделиться с вами своим свежим опытом поиска проверенного автосервиса в Оренбурге. После многочисленных обращений, я наконец нашел то место, которым действительно остался доволен — АвтоЛайф.
Что мне особенно понравилось в AutoLife, так это профессиональный подход каждого специалиста этого сервиса. Мастера не только с учетом всех требований решили проблему с моим автомобилем, но и предоставили ценные советы по его дальнейшему обслуживанию.
Мне кажется важным поделиться этой информацией с вами, так как знаю, насколько трудно порой найти действительно надежный сервис. Если вы ищете надежный автосервис в Оренбурге, рекомендую обратить внимание на AutoLife, расположенный по адресу: г. Оренбург, ул. Берёзка, 20, корп. 2. Они работают с 10:00 до 20:00 без выходных, и более подробную информацию вы можете найти на их сайте: https://autolife56.ru/.
Надеюсь, мой опыт окажется полезным для кого-то из вас. Буду рад слышать ваше мнение, если решите воспользоваться услугами AutoLife.
Ремонт тормозной системы
Набор ссылок
Узнайте больше о сервисе AutoLife56: наши преимущества в обслуживании автомобилях в Оренбурге Не пропустите: АвтоЛайф — решение ваших проблем в мире авторемонта в Оренбурге Поиск проверенного автосервиса в Оренбурге завершился успехом: АвтоЛайф Открытие: рекомендуемый автосервис в Оренбурге - сервис AutoLife56 Не игнорируйте: автосервис AutoLife — решение ваших проблем в мире авторемонта в Оренбурге 24e5d41
-
-
20.02.2024 в 23:40eroscenu.ru/?page=49764
eroscenu.ru/?page=9861
eroscenu.ru/?page=21584
eroscenu.ru/?page=49202
eroscenu.ru/?page=8834
eroscenu.ru/?page=9825
eroscenu.ru/?page=17079
eroscenu.ru/?page=18089
eroscenu.ru/?page=25506
eroscenu.ru/?page=30296
eroscenu.ru/?page=34651
eroscenu.ru/?page=30222
eroscenu.ru/?page=48499
eroscenu.ru/?page=11746
eroscenu.ru/?page=48470
eroscenu.ru/?page=3021
eroscenu.ru/?page=35264
eroscenu.ru/?page=30661
eroscenu.ru/?page=24701
eroscenu.ru/?page=23453
нужные ссылки социальные ссылки хорошие ссылки научно-популярные ссылки кинематографические ссылки исторические ссылки интересные ссылки кинематографические ссылки интересные ссылки важные ссылки c29a9e7