"Воин ты света или не воин света?" (с)
Он очень умный, говоришь ты полушепотом, и очень хорошо владеет собой. У него есть чему поучиться, нам всем пошли бы на пользу его уроки...
Джинни хихикает, уткнувшись носом в кувшин. Пьет молоко прямо из горла, "так вкуснее".
- Хватит, не смейся, - оправляешь мокрые волосы, уже свалявшиеся в пышные колтуны и пахнущие хвоей. Некуда деть руки - то за голову держишься, то падаешь на стол и прячешь ладони между коленками, то сжимаешь холодный стакан.
А Джинни восседает на табуретке веселая и расслабленная и щурится довольной кошкой, облизывается.
- Ну-у, - тянет она, - он умный и владеет собой, а еще он красивый, правда? Такие волосы - прелесть! А глаза-а...
Как же стыдно о нем такое слышать, краснеешь как деревенская девчонка. О нем так нельзя, он ведь... Жарко и смешно, стакан запотевает в ладонях.
У него очень красивые глаза. Как васильки. Но вслух ты важным тоном говоришь другое:
- Это совсем не важно, Джинни. Он... серьезный человек. Это... не имеет никакого значения.
- А моя мать так не думает, - Джинни улыбается и едва слышно, глотая слоги, шепчет - по секрету: - Мама-сказала-он-очень-обаятельный-и-не-может-не-нравиться-женщинам. Она мне нотации читала, чтоб я не смела вдруг в него влюбиться... А не мне это надо было говорить, ой не мне-е!..
Джинни вскакивает, задевая бедром угол стола, так что кувшин расплескивается и течет на пол теплое молоко, - вскакивает и крепко обнимает тебя сзади, посмеивается в макушку:
- Это ты у нас таешь, стоит ему на тебя взглянуть, каждое слово ловишь.
Он говорит много интересного, оправдываешься.
- Ну конечно.
- Правда, он много знает... такого... всякого...
- Разумеется, знает. Он ведь о-очень умный, да?
Мотаешь головой, киваешь и выдыхаешь безнадежно:
- Очень.