недавно

Такой ливень, господи, такой ливень.
Лужи шуршат под ногами, черпаешь их, во все стороны брызги. Жалко детей, которым резиновые сапоги не надели и которых держат крепко за руку, идут по тротуару, на котором тоже все скоро начнет булькать, так много воды. А я смачно хлопаю подошвами по лужам. И мне, конечно, куда веселее.
Сапоги цветные, как акварель на них пролили и не вытерли. Желто-розовые.
И куртка красная, и персиковый такой зонт. Тяжелые сумки с молоком, намокшие ладони режет. Неудобные пакеты.
И чувак в наушниках орет "мое сеееердце остановилось!".
И это какой-то непонятный микс, все лета, все весны - в один этот миг уместились.
...во дворе, куда я захожу очень редко, потому что не по пути ни разу, но сегодня-то я иду очень длинной дорогой, почти как "домой через Тушино", - так вот, во дворе никого нет, и меня разбирает смех, до того, что пополам можно сложиться, если не расхохотаться, запрокинув голову. Под дождь.
С зонта стекает ручьями.
А потом, в тот миг, когда я как раз пыталась отдышаться после приступа смеха, еще и приходит смс-ка, неожиданная и подбивающая ввязаться в еще одну ролевую, и чистый мой разум не задумывается ни о чем, просто говорит "да". ааавсехлюбить *___*

И черт, я хочу прийти к брату с "одолжи футболку". Может, удастся еще что-то отжать в процессе. Надеюсь, его фейспалм будет не слишком глубок.

@темы: день за днем

---

 Ульрих., ну как-то так вышло...) Спасибо за идею, она замечательная, на самом деле. И расписаться удалось.
Ну то есть как. По идее, это должен был быть "Рон в Ехо", а получился не совсем Рон и не совсем в Ехо, ибо это, видимо, огород? сад Иафаха или что-то вроде. Рон, Сотофа и Молли. Автор три вечера подряд старательно упарывался. хД

Фрай и ГП; осторожно: оос, логика не очень логика

*
Дом стонет не от натуги - от пустоты. Как сундук на чердаке. Раньше чего только не лежало в нем, на трех-то полках, не сундук - кладовка, засунешь руку и непременно ухватишь что-то интересное. Птичье перо, например, острое и синее, или тряпичный мячик, набитый зерном, или... Ну да теперь там пусто и мохнатая пыль.
И дом, кажется, с тоски тоже пылью зарастет, как ни драй его.

Дома почти никого нет теперь и никому он не нужен, как сорочье покинутое гнездо. Прутья свили, натаскали пуха - а дальше ничего.
Дальше лето кончилось.

...дому так же тоскливо, как Рону, и так же скучно, и так же хочется шума и топота. А мама вздыхает каждое утро: "Тихо наконец-то". Хотя когда ставит на стол завтрак, нет-нет, да и поставит лишнюю тарелку, а то и три. Тоже забывается.

Нет, дома не совсем пусто. Есть мать, есть отец, есть мелкая, только лучше одному, чем с ними.
Джинни строит норы для гномов с утра до ночи, папа с какой-то железкой в сарае возится, а мама чистит дом и вяжет, вяжет, вяжет - не магией, руками; шерсть свисает с дверных ручек, осиным гнездом на подлокотники кресел намотана. Ну да, к зиме столько навязать надо - жуть.
А Рону ужасно скучно.

Рон привыкает уходить с петухами и возвращаться затемно, а вдалеке от дома, улегшись на вытертую донельзя куртку, которую Чарли ему оставил, пытается колдовать.

...но у него, конечно, ничего не выходит. Ни на первый раз, ни на второй, ни даже когда он утаскивает отцовскую палочку тайком, пока тот стучит молотком по "двигателю нудного горения" или что там.

*

Рон сидит по-турецки. Мелкие искры сыплются в траву, кусают за босые пятки.
Отец хватится нескоро, так увлечен, что ничего вокруг не видит. Но толку-то! Близнецы в один голос твердили, что палочка в руке теплеет, тогда и колдовать можно. Рон сжимает ее, теплую от полудня, а не саму по себе, и ничего не чувствует.
Если разозлиться, можно изжарить лягушку или жука, вот этой самой палочкой, да и без палочки, но это разве магия? Вот если их плясать научить или...
Рон тыкает палочкой в неповоротливую гусеницу, и та перекатывается на спину.
- Танцу-у-уй.
Две светлые, колючие искры тают на выгоревшей земле.
Рон падает на спину и прикрывает глаза.
Да не очень-то ему и хочется выкрутасничать. Вот поедет в школу и...
И ничего не будет уметь, а старшие кидаться заклятьями будут направо и налево, и точно кто-нибудь скажет: "Ты что, у них самый отсталый?"
Трава шуршит. Душно и хочется спать.

*

...гусеница оставляет на земле, темно-сливовой, сырой, шелковую нить. Толстую, как овечья шерсть, - гусеницы таких не делают, и уж точно нити не звенят, вытягиваясь.
Рон заспанно моргает и первым делом понимает, что куртки под ним нет, лежит он на голой земле, и подсохший клевер не щекочет шею.
Травы совсем нет - только сочная, на крошеный мармелад похожая земля.
- Ишь, разлегся тут, ты посмотри!
Рон опомниться не успевает, как над ним нависает упитанная румяная старушка. Как одна из тетушек, тьфу, как же ее...
- Я тут, значит, дюжину дней спину гну, фермершей прикидываюсь, уже вон ногти сиреневые все от этой гадости прихотливой, то света ей мало, то слой неровно лежит, бок намял... А ты раз - и заваливаешься вот так просто! И не стыдно ни капли!
Рон от растерянности глупо жмет плечами, хотя лежа выходит по-идиотски.
Ему, и правда, не стыдно, потому что он ничего не понимает. Какая гадость, какая прихотливая?..
- Эх ты, ну чего глазами хлопаешь? Вставай да извинись, как хорошему мальчику подобает.
Ну точно тетушка!
Он неловко поднимается на ноги и, отряхивая с локтей мягкие теплые крошки, глупо бормочет:
- Извините... пожалуйста.

А потом старушка достает из передника горсть семян, похожих на крошечные веретена. И ссыпает ему в ладонь, зелено-прозрачную, как капустница на солнце...
- Ну не бойся, чего уж, подумаешь, не совсем здесь. Давай лучше сеять, пока дышит.
...и они осторожно ковыряют в земле неглубокие лунки, кладут вниз белые, как молочные зубы, семена. Внутри них что-то бьется, пальцам щекотно.
А земля на самом деле дышит. Тяжело и медленно, как дышала, задремав на террасе, мать каким-то жарким летом. Прошлым?.. или нет, но тогда папа заколдовал поливальный шланг, и шланг плевался водой, а мама совсем не ругалась.

- Ну сейчас, сейчас отправишься домой, не реви только смотри. - Старушка посмеивается и гладит его по голове, а руки у нее - в земле.
Как она угадала, что ему уже хочется домой?..
И спать. Рон трет глаза, а вокруг все плывет.

...И в самый последний момент, перед тем, как проснуться, он понимает, что спал.
Рон ненавидит это больше всего на свете. После пауков.

*

...просыпаться в слезах стыдно, но вокруг никого нет. Только где-то недалеко квохчет, шурша травой, птица.
Рон тут же садится. А птица и не одна - две или три, значит, не случайно в поле забрели.
- Рональд!..
Ну точно. Куры вечно за матерью увязываются, и охота им крыльями хлопать, непонятно куда продираясь!..
Солнце высвечивает материн силуэт, такой круглый и грозный, ну прямо как у той старушки...
- Рональд Уизли, я вижу твою макушку! А ну иди сюда!
Рон подбирает с земли палочку, остывшую в тени, и закидывает на плечо куртку.
Мать глядит сердито и упирает руки в бока.
- Сколько раз я тебе говорила...
...а в кармане куртки, который висит сейчас где-то у лопаток, что-то медленно пульсирует.
Рон усердно смотрит вниз, пока мама бушует, и старается не улыбаться.
Вот он дурак, так и не спросил, что за семена это, что из них вырастет!..
А ну да ладно. Мать и не заметит, если на огороде, еще пышном, лишний куст появится.

@темы: пишется тут всякое, крыша, куда ты, макс фрай

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Снилось, как жгли траву. Как стелился дым, как оставалось пепелище.
А сейчас на улице пахнет жженой травой.

@темы: день за днем, полуночное

---

Никогда, никогда не накрывала так сильно осознанием того, что люди должны жить.
Господи, это же очевидно.
Фаулз качественно отпинал мой мозг.
Нет, надо было догадаться, что такая история ничем хорошим не кончится, но... Когда я читала дневник этой девушки, мне страстно хотелось, чтобы все кончилось хорошо. "Хорошо" - ну, смерть маньяка входила в это определение. И Миранда вырвалась бы, и встретила бы своего Ч.В., который человек и не идеален, и в отцы ей годится, и порочен, и все прочее, но он хороший, господи, он хороший.
Он словно соскоблил с меня всю мою глупость (ну, во всяком случае, хоть какую-то ее часть), мои дурацкие, легкомысленные, суетные представления о жизни, об искусстве. Мою "надмирность". Я стала совершенно иной после того, как он заявил, что терпеть не может женщин "не от мира сего". (с)
И да, я надеялась на хороший конец, но...
Но.
Вот так появляются психопаты. Которые совершенно не понимают, что с ними что-то не так. Даже мысли такой не допускают.
Страшно. Закомплексованный маленький мальчик, неживой, ненастоящий, пустой. А может сделать что угодно с тем, кто попадет ему в руки. Кто ему понравится.

@темы: день за днем, крыша, куда ты

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

что-то

...В чашке плещутся сна остатки,
Ночь линяет уставшей тучей.
Пей последний глоток несладкий,
Пей до дна, до горчащей гущи
И не вздумай схитрить и вылить,
Как дитя - пузырек с микстурой.
Пей свой сон до конца, мой милый,
Чтобы в жизни не стало худо.

@темы: пишется тут всякое

---

Джордж Битс, приходи к нам. Кто бы ты ни был.
Марин, я тоже хочу этот бар.
Очень.


Мы будем варить лимонад
И монетки ссыпать в ладошку:
"Вот ваша сдача, сэр".
В полдень - сказки на новый лад,
Чай,
С орехами шоколад
И ватрушки.
И три черно-рыжих кошки -
От мышей
И от грусти.

А в полночь
Вместо чая наварим грога.
Вместо сказок пойдут легенды.
И запахнет росой и медом
На веранде под сенью неба.
Кошки, сладко мурча, задремлют
На коленях у Джорджа Битса.
Он похвалит: "Какие звери!..
Вам о чем рассказать, девицы?"

@темы: день за днем

---

*
Ты почти задремал и видишь
Полужизнь или полусон.
Кто-то, кто о тебе наслышан,
Кто имеет твое лицо,
Кто намного мудрей и легче,
Кто очищен от шелухи,
Кто не ранее как давеча
Клялся бросить писать стихи,
"Ведь слова не играют роли,
Каждый дурень горазд болтать!" -
Кто-то очень тебе знакомый
Отправляется погулять.
В одиночку, "по лунным тропам",
"По дороге достойных мечт",
"Через время", "лихим галопом"...
"Тьфу ты, лишь бы в слова облечь!"
Он смеется, но смотрит строго:
"Отвернись-ка, таков закон!"
...засыпаешь, а он с порога,
С полусна-полужизни - в сон.
Ты наутро не вспомнишь вовсе,
Как скомкал в полвторого плед,
Но гостиницу, свист и осень,
Хруст песка и "твоим - привет!",
Колокольчик, пустые соты -
Не забыть, как мышиный писк.
...ты почти задремал,
Он смотрит:
"Будет весело.
Отвернись".

@темы: пишется тут всякое, очнись, детка

---

Фрай дожевывает мой мозг, а я складирую тут все, что написалось до сих пор.

Кенлех

Кенлех совсем не ведьма, но когда муж ворочается в постели и шипит, не просыпаясь, и лицо у него жуткое и перекошенное, колдовство само рождается где-то под ключицами.
Колдовство скребется под кожей – невыносимая щекотка. Ничуть не весело.
Кенлех не знает, что нужно делать с магией, когда она приходит к тебе и вьет гнездо вокруг сердца, не знает нужных слов, не слагает заклинания так же легко, как птица – свои песни, но магия шепчет, что любые слова – заклинают, когда черпаешь их из-под сердца и не силой толкаешь из уст, а льешь, точно топленый мед.
Кенлех кладет ему руку на лоб – свою, но чужую, и шепчет свои, но чужие слова.
– Мой маленький, мой славный, тише, тише, иди ко мне – не нужно плохих снов…
«Мой», «мой», «мой» – она не отдаст его никому, она впервые так настойчиво тянет к себе человека, живого и настоящего, и ей стыдно – как он, такой сильный, большой и пестрый, как диковинная птица, может быть «её»!..
Магия смеется и сморит большими желтыми глазами: твой, твой, девочка, бери.
Муж улыбается во сне, а у Кенлех горит лицо и много, много сил.

Макс, Шурф; через некоторое время после исчезновения Теххи

– Макс, – Шурф деликатно отодвинул от меня чашку с остывшей камрой, – меня беспокоит твое состояние. Сочетание сумерек и легкого ветра не кажется мне достаточно мощным фактором, чтобы ввести тебя в некое подобие транса.
– Да? – флегматично промямлил я. – Не волнуйся, сэр Шурф. Со мной все хорошо.
Признаться, на данный момент меня настолько увлекало созерцание радужных бликов на боку стеклянной вазы с чем-то наподобие гигантских сочно-синих одуванчиков, что мне с трудом удалось понять, о чем толкует мой неугомонный приятель. Его пресноватая речь густела раньше, чем дотекала до моих ушей.
Тяжелая ладонь в перчатке легла мне на плечо.
Я лениво зашевелился, чувствуя, как этот негодяй вытягивает из меня приятное густое спокойствие. Несчастная ваза утратила прелесть, но и мне стало так хреново, что я чудом не взвыл. Шурф тут же выпустил мое плечо.
– Я предположил бы, что тебя околдовали, – мягко произнес он, – но ты, вероятнее всего, сотворил это с собой сам.
– Неосторожно с моей стороны, да? – усмехнуться не вышло. Дурацкий ветер умудрился качественно сбить меня с ног. Я вздохнул. – Не бери в голову, серьезно. Пару минут назад я поклясться мог, что ветер – вовсе не ветер, и умудрился в это поверить.
Шурф кивнул и сдержанно заметил:
– Освобождаться от собственных наваждений бывает довольно болезненно.
Разумеется, он прекрасно понял, о чем я толкую. Излишней гениальности для этого не требовалось. Шурфу хватило одного пристального взгляда, а вот шеф наверняка не побрезговал бы покопаться в моей захламленной черепушке – так, на всякий случай…
Я от души помотал головой.
– Болезненно – не то слово, Шурф. Давай, если мне снова ни с того ни с сего приспичит смотаться в транс, ты просто дашь мне по морде?
– Хорошо, Макс, – невозмутимо кивнул он, – если ты считаешь, что это необходимо.
Но я поклясться мог, что уголком рта он все-таки улыбнулся!..
Я перевел дыхание и ткнул пальцем в синие почти-что-одуванчики.
– На моей родине растет что-то похожее. По осени они покрываются пухом – если весь его сдуешь за один раз, исполнится твое желание. Такая примета.
– Действительно исполнится?
– Не знаю, – пожал я плечами и, подумав, спрятал руку под столом и попытался представить дымчатый от одуванчиков газон. – Мне ни разу не удавалось сдуть последние пушинки – они, как назло, крепко держатся…
А вот могучим легким сэра Шурфа под силу и не такое, и я всерьез намеревался вручить ему хоть один цветок, напитавшийся солнцем моего мира – или не моего, если в моем одуванчики не зацвели вовсе или пестреют желтизной. В каком-нибудь мире они точно есть – рука моя, по крайней мере, уже коснулась колючего пуха.

Теххи, Джуффин

Когда ты – чуть гуще и чуть теплее воздуха, но лишь чуть, тебя не поймать. Ты – невидимый пар в лицо или солнечный блик на мокром асфальте – всем кажешься, но никто не скажет: «живая».
Когда ты – чуть гуще и чуть теплее воздуха, ты не ждешь, что тебя схватят за волосы, как кошку за загривок, и велят: стой, живая.
– Тихо, тихо, девочка. Сейчас отпущу, а ты не исчезай – и так еле вижу.
– Джуффин! – Под ноги бросается мостовая – сырая, не остывшая после заката. Теххи топчется по камням с наслаждением. – Как вы меня словили? – смеется. – И к земле притянули. А могли бы со мной полетать – не поверю, что постарели и ленитесь.
Джуффин ухмыляется и гладит ее по волосам – не ласка, просто изучает: вблизи такой фокус видит впервые. Живое, мыслящее наваждение. Теххи сама-то от себя в восторге.
Поймал, конечно, не за этим – поймал на пороге дома, который она почуяла раньше, чем узнала. Теххи протягивает руку и гладит мохнатую стену. К ладони прилипает запах лесной тропинки.
– Вы не хотите, чтобы я к нему ходила.
– Не хочу, – Джуффин не таится. – Очень не хочу, даже так.
– Тогда я не пойду.
Теххи не жаль. Когда ты почти той же температуры, что и воздух, удержать внутри себя сожаление тяжело, ведь оно – самую чуточку воздуха холодней и похоже на сквозняк. Горе, если придется толковать о том живому, но она не ради каждого станет искать те самые слова, которые он съест и облизнется, а не проглотит просто так.
Джуффину то ли не любопытно вовсе, то ли момент кажется ему неподходящим, но он ни о чем не спрашивает. А Теххи легче легкого поведать ему, каково это – быть свободным наваждением. Одно удовольствие – сыпать на кого-то вроде полную нелепицу и знать, что он поймет.
…запах лесной сырости тает, мостовая не шершавит босые ноги.
– Ну вот, меня снова практически нет. Хотя если вы еще раз оттаскаете меня за волосы, то я, конечно, вернусь.
Джуффин щурится, пытаясь разглядеть ее, но она уже прозрачнее дыма. Теххи кружит – когда ты сродни воздуху, на месте не удержишься.
– Так будет лучше. – Джуффин бросает идею ухватить ее взглядом и говорит, задумчиво глядя куда-то в сторону. – Пусть пройдет немного времени.
– Пусть. Я вам верю – вы ведь тоже хотите, чтобы он был счастлив.
– Насколько это возможно, – неопределенно кивает он.
Сквозняк холодит несуществующее сердце.
Теххи не отвечает. Дает воздуху стать плотнее нее – уходит.

Макс, Мелифаро

…тащит под мышкой ополовиненную колу и хрустит осыпанной кунжутом булкой, умудряясь жадно таращиться по сторонам и в упор не замечать красных вспышек. «Я только что понял: мне жизненно необходимо вон в тот переулок, сейчас же!.. А, что, опять?.. Точно – снова этот красный человечек. Да не впивайся ты в меня, стою и жду, как послушный мальчик».
Светофоры сигналят ему подолгу, на горе водителям и пешеходам, но мы платим по тройному тарифу. Развлекаем горожан петушиными тряпками – парочка клоунов в съехавших набекрень тюрбанах – и сквозняком носимся по улицам. Город и так недурно проветривают, местные маги явно не лентяи, но такой мощи вихрь, как наш, миру в новинку.
Мелифаро подметает тротуар полами канареечной скабы – ветер слизывает цвет, как глазурь с мороженого. Фонари искрят.

– Ого-о, громадина какая! Это что?
– Башня, не видишь?
– Чудовище, – он делает зверское лицо и тычет мне пальцем под ребра, – не будешь просвещать меня тут как миленький – заколдую вон того парня в шляпе и заставлю водить меня по этому славному городу!
– А мне потом шеф голову откусит, – ворчу, – ну уж нет. Пошли, горе мое, покажу тебе вокзалы. И поезда… И отправлю куда-нибудь плацкартом.
– Куда?
Бедняга приходит в явный восторг, и я тут же отметаю эту неплохую идею.

…вдаль гудящему поезду он смотрит задумчиво и так же жадно, а потом обрушивается на перрон полами уже бледно-желтого лоохи, садится по-турецки и деловито откручивает крышку от колы.
– Знаешь что, сэр Макс? Не любится у тебя с этим местом – ну и пусть. Скажи ему, что я буду любить его за тебя.
Подсаживаюсь к нему спиной и закуриваю – у меня теперь имеется месячный запас сигарет и пижонская блестящая зажигалка.
– А самому сказать – переутомишься?
– А он меня не слышит. – Мелифаро беспечно пожимает плечами. – Шумно тут у вас. Горлопанов хватает – вопят кому что вздумается, а миру хоть уши зажимай, бедняжке. Но тебя попробуй не услышь – ты, считай, у мира на плече сидишь да ножками болтаешь, да в самое ухо ему нашептываешь всякие мерзости.
– Ну, раз так, шепну бедняжке ещё одну мерзость, скажу, что от тебя, – милостиво соглашаюсь.
Мелифаро бодается макушкой и счастливо ржет.
Мир пьет его смех, сладко причмокивая.

радостный Макс про Хуфа, стишок

Хуф, лизни меня в нос, дружочек!
В каждом мире полно собак,
Правда, это прекрасно?
Боже,
Я счастливый такой дурак,
Что сейчас натворю Чего-то,
А хозяин твой скажет: «Макс!
Это прелесть всё как занятно,
Но какого же хрена, Макс?»
Он смеяться, конечно, будет и не скажет: «Тебе - урок!»,
Только «вот же счастливый дурень!»
Хуф, лизни меня в нос, дружок!

Летти Туотли, Джуффин, по ролевой

– Ай-ай-ай!
Сидеть под столом – замечательно, а под «тем самым» столом в «том самом» кабинете – и вовсе восхитительно, а вот «ай-ай-ай» – совсем не прекрасно, и чьи-то ноги в меховых сапожках, счастливо топающие к столу, – тоже.
Летти скрипнула зубами от досады. Пришла – никого не было, только желтоглазый прожорливый птиц, орех впихнул в клюв – и твори что угодно. И надо же теперь так попасться! Да ещё кому – пресловутому начальнику сыска. Тьфу ты.
И какого менкала здесь так пыльно?
И почему начальник одет как портовый нищий, в серое до тошноты тряпье? Гадость какая.

– Дорогое бледное тряпье, девочка! – торжественно объявил вошедший и присел на корточки, хитро улыбаясь. – Что творишь – не спрашиваю, но под столом-то чего? Еще и пятки торчат.
– А я вам не гений конспирации, – вежливо ответила Летти, подбирая под себя ноги; макушка уперлась в столешницу. – Вылезти можно или изволите скушать?
– Не изволю, только что пообедал. А сэр Кофа через час-полтора придет, если тебе интересно.
– Да знаю я. – Летти почесала нос: тьфу, дурацкая пыль! – и деловито осведомилась: – Не выгоните, что ли?
– Неа. – Так широко даже она не умеет улыбаться, ишь, талантливый какой. – Безобразничай на здоровье, святое дело.
– И не сдадите?
Пузырек наскоро припрятан под полу лоохи – приличного красного цвета, между прочим! –а шесть капель, которые она успела вылить, сами спрятались ей за спину, умницы такие. Но раз уж начальник не брызжет слюной и не топает ногами, чего таиться. Летти шустро отвинтила крышечку и отсчитала ещё пяток капель. Хитро оглянулась:
– Обещаете?
Сэр Джуффин, этот таинственный прохвост, ухмыльнулся совсем уж неприлично и зачем-то постучал себе по носу. Встал – и снова только меховые сапожки перед глазами да «дорогое серое тряпье».
Тьфу, пыль поднял.
– Беда у нас с младшими служащими, – горестно сообщил он, – то один, то другой норовит оказаться каким-нибудь нехорошим вредным магом и нагадить нам тут. Давеча вот сэр Кофа так осерчал, что взашей всех выгнал. Мучаемся теперь, чихаем.
То-то он в соучастники напрашивается – невесело, поди, в пылище сидеть. Маги ещё – великие.
Летти тихо нашептывала простенькое заклинание – интересно, заметит сэр Джуффин, что оно зашкаливает самую малость за допустимую ступень? Перламутровые капельки выстроились в «черепаху» и промаршировали вверх по ножке кресла. Сейчас пропитают – и не заметит сэр Кофа ничего. И сидеть ему тут до вечера, не вставая. Или до утра, но тогда надо еще одно заклинание, а за него сэр Джуффин уши надерет раньше, чем она подумает нужное слово.
– Надеру-надеру, еще как, – весело отозвался он. Ого, и правда мысли читает! – А лучше леди Кекки тебя вручу. Такой вот я злодей.
– А может, вы сами это заклинание прочитаете? – Летти вынырнула из-под стола и похлопала себя по коленкам – грязи-ища. – А я вам за это пол помою. И пыль вытру тряпочкой.
– А может, и прочитаю. Но сэру Кофе скажу, что это ты. – Он скорчил рожу ябедника, и Летти не выдержала – хихикнула. Джуффин довольно оскалился. – Ну а скажи-ка, чем тебя прогневил наш Кофа?
Летти искренне пожала плечами.
– Скучно просто. А Кекки звереет, когда я пытаюсь его достать. Хоть повеселее.
– Скучно, говоришь? – Лицо его приняло задумчивое выражение. – А ну-ка читай свое заклинание. Читай-читай. Я слежу, не бойся.
– Можно? – Фу, вытаращилась на него, как последняя идиотка, но кто ж знал, что он вот так возьмет и… – Правда можно?
– Давай уж. Но пол все равно помоешь – чтоб жизнь медом не казалась.
Летти заулыбалась до того, что скулы свело.
Ну все, сэр Кофа, сидеть вам в своем кресле обожаемом до утра.
А то и дольше.

@темы: пишется тут всякое, макс фрай