– Джек! Он вздрагивает, неловко поводит плечами, словно скидывая на сырую поутру палубу накинутый на плечи камзол. Оглядывается. Рассеянно улыбается: – Что ты говорила? Энн выглядит так, точно сейчас влепит ему пощечину, но вместо этого только дергает головой сердито, откидывая волосы за спину. – Да что с тобой? Джек отворачивается, щурится на солнце, еще почти незаметное, не шар, а желто-серое марево на горизонте. Ветер гудит в парусах и треплет Джеку волосы. Энн стоит за его спиной, вздрагивая и оглядываясь, когда позади, на пустой палубе, слышится скрип или стук. Она еще уверена, что до суши их не довезут, и держит руку на ноже круглые сутки. Джек оружия не носит совсем. Энн спорила, шипела, лезла с ним драться – но Джек только уклонялся или привычно сгребал ее в охапку и стискивал, пока она не успокаивалась или не принималась реветь. “Я вообще не уверена, что это ты вернулся!” – “Да ладно тебе, – с тенью прежней иронии говорил он, – кто ж еще?”. Они плыли уже почти неделю – убитые и их убийцы, пираты и англичане, и до сих пор тут не пролилось ни капли крови. Энн пыталась кинуться на Тича – но ее остановил Джек, а Тич только хохотал, как в последний раз; мрачный испанец попытался рыпнуться на Джека – но ему руку на плечо положил улыбчивый испанский старик. На корабле пили, разговаривали – и ничего больше. – Я говорила – если мы не хотим пропасть, надо шевелиться, – Энн встает с Джеком рядом, плечи их соприкасаются. – Через два дня будут острова, а там… Джек рассеянно кивает, пока она говорит, но Энн видит – он снова где-то не здесь, и от этого хочется его прирезать на месте. И плакать. – Ты только этого проклятого Суньигу слушаешь, да? – зло спрашивает она, отступая в сторону, и Джек по привычке ловит ее за пояс и притягивает обратно. Хочет что-то сказать – но вместо этого только опять улыбается, вполовину не так ярко, как раньше, и пожимает плечами. – Черти что творится, Энн. Я еще даже не решил, как меня зовут.
Всё не нарадуюсь, что не я один теперь как заново родившийся, а мы все (почти) тут такие красавцы.