Прошла игра по Шекспиру. "Ричард II", переворот, страсти.
Впервые такая спокойная и насыщенная игра одновременно. Потрясающее помещение. Возможность поиграть в социалку, если хочется социалки, или посидеть в одиночестве в полумраке часовни, если поговорить нужно с собой или с Господом.
Долго пыталась сформулировать сейчас мысленно, почему это было так вкусно. Наверное, потому что не случилось вот этого внутреннего "господи, нужна движуха срочно прямо сейчас аааа", когда хочется, чтоб все случилось в один момент и жахнуло. Вышла история в ритме жизни. Обычно РИ - это концентрат всего, "если какое-то дерьмо может случиться, за пять часов РИ оно случится в полном объеме и еще немножко сверх". Так вот - нет. Случалось всякое, но это был трудный день, и только.
Было много эмоциональных моментов, красивых моментов, но самым центральным для меня стала интровертная исповедь в пустой часовне. х) У герцогини были сложные отношения с верой и с исповедью в принципе, хотя она считала епископа, например, очень славным человеком, но прийти с признаниями к кому-то - это было из того, что никак нельзя. Поэтому говорила она в темноте часовни, когда там никого не было.
Поэтому персонажный отчет я облекла в ту же форму. Это отголоски той самой недоисповеди, художественно дополненные событиями, случившимися позже. Осторожно, пафос и избыток инверсий, герцогиня писала, не поспав х))
Почти-исповедь. Вместо персонажного отчета
Прости, Господи, ибо грех на душе моей.
Прости, Господи, ибо никогда прежде не приносила я тебе откровения этого в исповеди.
Прости, Господи, ибо и сейчас не найду сил раскаяться. Как висельник, упрямо не верящий в веревку, что затягивается на шее; как тонущий посреди белых вод, не верящий в силу их; как умирающий, насмехающийся над смертью.
Много раз я приходила к Тебе, как положено всякой женщине, жене и матери, и всякий раз считала себя выше, чем Ты есть, ибо не тебе предлагала судить меня, а твердила: за это - не суди, ибо ведаю, что творю, и не отрекусь от дел своих.
Но сегодня смута, сегодня беспокойство грызет сердца, и я не могу молчать. Пусть не исповедь это, пусть лишь рассказ, но не утаю ничего от Тебя, как от себя не таю.
Я была скверной женой, Господь мой. И не ложь тому причиной, не первой важности это обстоятельство, другое хуже - что на откровенность не хватило мне храбрости сегодня. Сколь откровенен был со мной Эдмунд, столь же несправедлива я была к нему, не сумев ни слова правды сказать в ответ. Видишь ты, Господи, что не было злобы в моем сердце к его первому сыну - не мне судить, да и виноват ли ребенок, не выбиравший родителей и судьбу, и от чистого сердца я говорила Эдмунду: иди, узнай его лучше, и он пусть тебя знает, негоже ребенку не ведать корней своих. Но все же не так тяжела была правда, которую обрушил на меня супруг: нет горя в мальчишке, рожденном давным-давно и не помнящим, кто он, но моя правда тяжелее - как могу я сказать Йорку, что тот, кого он девятнадцать лет называл сыном, на деле никто ему? Нет, не так, ложь - никто по крови, но не по сердцу, и оттого еще тяжелее это откровение.
Я не ведаю, Господи, что мне сказал бы посланник твой - что в честности правда? Или что хранить стоит, что имеешь, и молитвами очищать встревоженную душу? Ведь правда - не горькое лекарство, а яд - правда огорчит супруга, что добр был ко мне всегда, ни минуты не дав усомниться в нем, и навсегда отвратит от меня сына. Я сломаю семью, и стоит ли того честность?
Многие годы душа моя оставалась спокойна. Йорк мне был добрым другом, надежным братом, и хоть не могла я ему дать искренней горячей любви, но уважение мое к нему лишь росло из года в год, и нет в мире твоем достойнее человека, Господи, чем мой супруг. И не страшно мне было любовь, что в балладах предназначается тоже супругу, отдавать другому. Казалось, сердце уместит все - и преданность, и уважение, и страсть, и не было заблуждения опаснее в моей земной жизни, Господи, чем это.
Ибо ничто мы не можем сделать, не вынудив себя же потом пожинать плоды. И если честны мы, то дают эти плоды сладчайший сок, а если лжем себе и Тебе, то сменится сладость терпкостью, кислинкой, а затем и горечью сменится. Ибо за всякое преступление воздается.
Не потому ли детей ты не дал мне более, Господи, что не от законного супруга родила я первенца? Не потому ли наказал, позволив ему попасть в силки дворцовых дрязг и глухим его сделав к словам моим, а меня - немой перед ним? Не потому ли, Господи, ты кровного отца сына моего изранил у меня на глазах, а разум супруга моего подернул дымкой?
Дважды за этот день я была близка к отчаянию, Господи, - когда тот, кто в сердце моем, упал в ранах, и когда тот, с кем долг мой, спутал, где он и с кем. Вижу угрозу твою, Господь мой: не послушаю - и все отнимется у меня. И хоть не могу я изменить того, что было, и не хочу менять, позволь Ты мне выбирать снова - и снова первый и единственный сын мой должен был бы носить иное имя, но все же клянусь Тебе, что, в прошлом не каясь, я далее пойду иной дорогой. Я боюсь за супруга, и дабы не потерять его, того, кто достойнее многих, отныне буду с ним каждый божий день, и рука моя будет в его руке, и с ним всегда будет сердце мое и совет мой. А Томас, с которым сердце мое много лет, пусть от ран оправится и тайну мою сохранит, да не коснется меня отныне рука его.
Помоги мне, Господи, дай сил клятву сдержать. Дай разум и терпение мне, чтобы кровь моя, сын мой, как и прежде, не предавал доброго совета своей матери. И пусть он достоин будет имени своего.
Аминь, Господи. Слава Тебе.
А короче - это была игра про семью, как я и ожидала. Только я ждала внешнего врага, злобных мятежников, ололо от сына и прочее, а случилось что-то совсем иное. И враг оказался не внешним. История про семью, про долг, про любовь.
Еще кусочки игрового
Вот вы только идете по дорожке к замку, герцогиня нервничает так, что руки дрожат, и вот на дорожке - король. Здоров. С епископом. С короной. Улыбается.
- Хотите пройти в замок? - он всегда улыбается, словно иначе не умеет.
- Да, пожалуйста.
В замке пусто. Пусто, гулко, жутко, а герцогиню волнует единственное:
- Ваше Величество, мой сын?..
- Здесь, - и снова улыбка короля. Это значит, что сын здоров и в порядке. Иначе кто бы стал улыбаться. В этот момент герцогиня почти любит этого дурного короля.
Слава, слава Богу.
Сначала навстречу спускается супруг - встревожен и задумчив, не думая, герцогиня вкладывает свои руки в его и смотрит ему за плечо - там по лестнице спускается сын.
- Что-то случилось дома?
Нет, господи, нет. Да и какая разница, если мы все здесь.
- Ты не можешь вызвать на бой короля Англии! - откровенно смеется Ричард. Ему никогда не бросали перчаток. Не находилось прежде сумасшедших.
У лорда, застывшего перед королем, горят глаза. Он может вызвать на бой хоть Господа Бога.
Омерль вторит смеху короля, он - его эхо. Зеркало королевских улыбок.
- Норфолк вернулся, - доносится из глубины залы. Играет музыка. - Он вернулся и тут же присягнул королю.
- Которому?
- Ричарду, конечно, у нас разве есть другой король?
Она идет по тропинке, медленно, низко склонив голову. Под ногами клевер и цветы. Замок гудит в ожидании поединка, и именно поэтому сейчас можно. Сделать шаг, шаг, еще, и вот уже позади раздаются шаги, размеренная твердая поступь.
Секунда - и чужие руки на плечах; она, конечно, узнает его еще по шагам, но все равно вздрагивает.
- Я понятия не имею, с чего ты решил, что он - твой сын.
- Я, по-твоему, не умею считать?
Рука твоя - в руке супруга, в часовне темно и тихо.
- Еще до встречи с тобой я знал одну женщину.
Снаружи все гудит, там готовится сражение, в часовню заглядывает епископ и уходит, понимающе кивнув.
- У меня есть сын.
И как же сложно найти слова, когда не находишь даже чувств.
- Ты и Омерль - все равно вы моя семья.
У Господа Бога нашего отличное чувство юмора.
Серый, прохладный рассвет, падают в протянутые ладони не пригодившиеся кольца. Герцогиня ловит взгляд супруга. На лестнице, застыв, стоит его первый сын. Убийца, которого ждет суд. Измученный, но ничему не согнуть его спины.
Боже, да какая же ерунда эта чертова помолвка по сравнению со всем остальным.
Первый удар лезвия о лезвие. Норфолк смеялся, предрекая исход боя. Сталь ранит его первым.
И падает он тоже первым.
Будь прокляты все мячи, запятнанные кровью врагов и друзей.
Пока идет суд, герцогиня сидит на полу подле Норфолка. Хоть бы этот мерзавец уже прекратил смеяться, ему же нельзя, Боже, храни вояк-дураков.
Кто-то заглядывает в комнату.
- Что там с судом?
- Его казнят.
- Когда?
- Сейчас.
И герцогиня выходит на улицу ровно тогда, когда мальчишка горячо клянется, что жил по чести.
Прямая спина Йорка. Изваяние.
Удар палача.
Пустая корона лежит на троне. Пустая. Корона. В этой стране больше нет короля.
- Эдвард, - говорит Йорк, глядя на короля.
Дымка на глазах.
- Ты - Эдвард.
- Тетушка, - тихий голос Генри, и дальше он что-то говорит, говорит, говорит, и не слышно почти ничего.
Господи, ты не посмеешь этого сделать. Не тронь его разум. Не смей.
Смерть короля и долгие прощания в темной часовне.
Ричард улыбался совсем недавно. Рассеянно, добро, как и прежде. Сидел на скамье, и с графиней Марч они хихикали о том, что мятежники мятежниками стали от безделья, и вот бы их отправить в далекие земли, пусть воюют, или собирают местный фольклор, поют да пляшут, или женятся там, или...
И меч в грудь.
Упокой, Господи, его душу.
- Он правда не мой сын? - взгляд глаза в глаза, господи, сколько же тайн слышали стены каждого дворца в каждом королевстве этой земли. А ты, Норфолк, все-таки усомнился, не так уверен, как недавно на тропинке был уверен в пылу ссоры?
- Твой. Твой сын.
- Ты любишь Йорка?
- Уважаю.
- Я не о том спрашивал.
- Как друга. Как брата. Как хорошего мужа, - но не можешь ведь ты не понимать, что это самая малая часть того, что должна дать жена мужу, если они скреплены браком. Не можешь не понимать, что есть и что-то еще.
- Отпусти сына со мной в Святую Землю, - улыбается Норфолк.
- Не поедет.
- Почему? Сделаю там из него мужчину, когда оправлюсь.
- Хочешь - спроси. Согласится - увози.
Омерль в замешательстве. В комнате они все - Йорк, сын, герцогиня, Норфолк, и какая же это простая и злая шутка. На секунду кажется, что тут, на самом деле, они все понимают всё верно.
Кроме Омерля.
- Я могу подумать?
- Думай, - говорит ему Норфолк.
- Думай, - эхом откликается Йорк.
Герцогиня касается ладонью его волос.
- Думай.
И соглашайся, сын.
Спасибо всем, ребят. Дико красивые и колоритные все, потрясающая игра на пианино, потрясающая атмосфера. Влад, спасибо за этот замут, я раньше не подумала бы, что игра по Шекспиру вообще случится в моей жизни и выйдет такой хорошей. И спасибо за Болинброка, который был адекватным и с которым тоже можно было говорить прямо и честно.
Омерль, спасибо за прекрасного сына. Чертова эта ваша сепарация, господи, ОН ВЫРОС, ЧТО ДЕЛАТЬ-ТО, ЭТО КАК ВООБЩЕ, ПОМОГИТЕ. Очень славный, чувствительный, упрямый, когда ты плакал, у меня натурально сердце рвалось.) И все время в голове стучало "господи, только не наделай глупостей, пожалуйста, пожалуйста!". Герцогиня готова была рассказать про Норфолка супругу, но не тебе, потому что вот это было бы настолько страшно, что сразу нет. И с Норфолка клятву молчать поэтому взяла. А там - как сложится, так сложится.)
Йорк, господи, ты божественный супруг, достойнейший из достойнейших, я знала, что герцогиня его уважает, но что станет уважать настолько сильнее за время игры - это вау. Ужасно стремные припадки, ужасно красивая и страшная история со старшим сыном, герцогиня, на самом деле, многое бы дала, чтобы мочь спасти этого мальчишку, но. Спасибо за бомбическую семью!
Норфолк, когда мастер только задал мне вопрос "чо, хочешь нагулять Эдди на стороне?", я такая - нуууу, я подууумаю. И не зря подумала, потому что история дико красивая получилась. Норфолк - прямота убийственная, и это очень круто сыграло. Отмена помолвки стала делом времени после того, как Норфолк прямо сказал, что невеста считает жениха ничтожеством. Больно, но в точку, это вот то, что дико злит Изабеллу и что она ценит, потому что прямо всегда лучше. Спасибо за классные сцены. Неловкий момент, когда клятва про сына - и на дорожку выходит Йорк; когда лежит Норфолк раненый, рука его на колене у герцогини, и входит Йорк. Ты огонь, увози сына, пусть все будет хорошо.