"Воин ты света или не воин света?" (с)
Я принес. Мы накурили уже страниц сорок этой травы, мое сердце поет и не затыкается, я делами заняться не могу, но вот пока начало. х)
ГЛАВА 1
Из лесов Ваканды, выкорчеванных из земли с кровью и костями, они возвращались как разбитая в пух и прах армия. Поредевшая и поседевшая, молчаливая, оглушенная. Никто не отдавал команд и никто о них не спрашивал — там, в развороченных землях Ваканды, они провели несколько часов, отыскивая своих и не находя, в полном молчании, хватало кивков — “нашел?” — и поджатых губ — “нет”. Ваканда пересчитывала выживших и на глазах из маленького и гордого государства превращалась в разрушенное поселение с количеством жителей, каким можно было бы заселить некрупную деревню времен его, Стива, юности, — а им выпало не пересчитывать, а смиряться с тем, что ни Ванда, ни Баки, ни Сэм из пепла не восстанут.
Не восстанут прямо сейчас — а это все равно что никогда.
Стив видел это много раз — как те, кто уезжал в дребезжащих грузовиках бравыми солдатами, знающими толк в ножках медсестер и в хороших песнях, возвращались измученными, немыми, посеревшими враз; и кроме того — обозленными и напряженными, дай им врага и оружие — и приказа не потребуется.
Стив знал, что смывается все — следы сажи, глиняно-земляное месиво окопов, засохшая кровь, своя и чужая, и ярость смывается тоже, но тут не поможет вода в лицо, смоченная спиртом марля или новомодное средство из тех, что рядами стоят в современных магазинах.
— Дамы и господа. Всемирная история не помнит прежде дня, в который скорбь охватывала бы не страну, не нацию, не континент, но весь мир. Сегодня же мы все говорим — мы помним, ушедшие, и мы скорбим.
— Кто, господи помилуй, писал этому двуногому придурку текст? — фыркнул Ракета. На него даже не зашипели — только устало покосились, и он фыркнул снова, уже себе под нос: — С ума сойти, какая тошниловка.
Госсекретарь тем временем выдержал паузу, склонив голову, и принялся за новый пассаж.
— Земля пострадала, как не страдала никогда. Самые кровавые, самые разрушительные войны не стоили нам и половины того, что мы потеряли сегодня. Словно невидимый жнец прошелся по нашей планете, и жатва его жестока.
Стив медленно выдохнул, надеясь, что выпустить разгоряченный воздух сквозь зубы поможет не заорать сейчас изо всех сил и не швырнуть в экран железным табуретом.
Табурет остался стоять, сиротливо привалившись к стене. Его отшвырнул туда Роуди, срывая злость, и Стив ему, на самом деле, завидовал: он считал, у них у всех есть право не сдерживаться, швыряться вещами и рыдать, запершись в холодном душе, — что сделала Наташа и о чем Стив, конечно, никому никогда не расскажет, — у всех них, да. Но не у него.
— Не только граждане Соединенных Штатов, но граждане всех ныне существующих стран имеют право спросить: по чьей вине это произошло? — госсекретарь все распинался, зрачки у него не ползали влево-вправо — он слыл знатоком политической импровизации и официальные тексты рождал с полпинка, но таких громких и, стоило признать, сентиментальных речей прежде не выдавал. — По чьей вине половина человечества уничтожена рукою беспощадного жнеца?
— Эй, парень, да отцепись ты уже от этого жнеца! — не выдержал Ракета. — Столько соплей, что я сейчас плюну на вежливость и перегрызу провода этой адской слащавой телемашины!
— Эй, пушистик, — хрипло позвала Наташа. — Не шуми.
Она протянула руку — почти не шелохнувшись, так и замерев в глубоком черном кресле неподвижно, как притаившаяся на темном камне гадюка. Ракета, крутанувшись на высоком стуле, оснащенном проворными колесиками, оттолкнулся от стола и подкатился ровно к ней, и Наташа опустила руку ему на холку и рассеянно взлохматила шерсть.
Случись это в любой другой день, Стив бы нашел силы удивиться. Сегодня сил не было.
— ...Так вот, человечество. Мы готовы дать вам ответ. Простой, прямой и крайне печальный ответ — вина чудовищного вторжения, стоившего нам стольких жизней, лежит на плечах тех, кто называл себя защитниками Земли.
И даже теперь Стив дернулся где-то внутри, но не поднял головы. Секретарь на экране откашлялся, обвел присутствующих внимательным взглядом и закончил:
— На плечах тех, кто называл себя Мстителями.
Повисла тишина. Паузу Росс держал недолго — его голос умолк на секунду и сразу же вернулся, наполняя помещение увещевательным бормотанием.
Роуди присвистнул и засмеялся.
— Да этот ваш двуногий совсем крышечкой поехал! — выдал Ракета, затыкав черным мягким пальцев в экран. — Совсем, конкретно, основательно шизанулся ваш головастик!
Наташа промолчала, разглядывая морщинистый лоб Росса. Молчал и Тор — то ли не нашлось слов, то ли и вовсе не услышал: он несколько часов бушевал, понося Таноса на все лады и в пух и прах чихвостя провальную битву и неудачливых вояк, а потом вдруг выдохся и уселся возле высокого аквариума, положив голову на скрещенные руки и сгорбив спину, и замолчал, наблюдая за красными рыбками в густых водорослях.
— Хах, это… Это не очень хорошо, да? — Брюс нервно засмеялся, взлохматив челку. — Они ведь не могут всерьез… Я имею в виду, ох, не могут же они всерьез спускать на нас собак?
— Большой зеленый парень слишком верит в смертных, — мрачно сказал Тор. — Мой брат говаривал — у смертных память что платье в латках, да латки ветхи.
— Зато как дерьмо какое припомнить — ничего не ветхо, — буркнул Роуди. — Слушайте, что он говорит… “Бесконтрольная инициатива”, бла-бла, “привела к самоубийственной попытке..." “Результат игнорирования правительственных рекомендаций..." Рекомендаций, ха! “Группа государственных преступников”, нет, ты послушай!
— Память что платье, — подтвердил Тор.
Печальное лицо госсекретаря исчезло с экрана, сменившись новостной заставкой, а затем кадрами улицы Токио, разгромленной рухнувшим самолетом. Оператора заметно качало, дым лез прямо в камеру, обнажая то зубья обрушенных высоток, то охваченные пламенем автомобили, то оплывшие крыши киосков, изъеденные жаром. Иногда камера выхватывала нечитаемые в дымовой завесе лица пожарных или медиков, мелькали чьи-то сгорбленные спины, перекошенные криками рты...
Волна еще не схлынула — оператор иногда не успевал перевести глаз камеры в сторону, и тогда весь мир видел, как кто-то безымянный осыпался пеплом.
Токио. Нью-Йорк. Варшава. Пекин. Загреб. Берлин. “За последние два часа поступило более трех тысяч заявлений о пропавших…” “Телефонные линии перегружены от рекордного количества звонков…” “В парижской больнице хирург исчез во время операции по пересадке почки…” “В Мюнхене женщина выбросилась из окна родильной палаты после того, как на ее глазах исчезли ее супруг, две медсестры и новорожденный ребенок..." Стив не раздумывая разбил бы кулаком проклятую плазму, были бы брызги осколков, тряс бы мохнатой головой Ракета, морщилась бы Нат, — ничего паршивого, только он, Стив, потом бы не остановился.
“Президент Франции исчез во время пресс-конференции. Его последними словами была просьба позвонить его маме”.
Наташа встала, оставив Ракете взъерошенный затылок, и скрылась в коридоре.
— Куда? — вполголоса вздохнул Стив.
— Вещи собирать, — хмыкнул за нее Роуди. — Есть что ценное, кэп? Я б тоже завязал узелок.
Твою мать. Твою, черт возьми, мать.
***
— Нет, — сказал Питер, — нет, вы же понимаете, я не могу сейчас, я не хочу, я…
— Да, — сказал Стивен Стрэндж, — да, Питер Паркер, ты сделаешь это.
И вот так вот просто. У Стрэнджа даже без пафосного плаща получалось заставить человека сделать вещи, ну, плохо представимые в обычной жизни. Скажем, явиться призраком к собственной тёте — это как, а?
— В сотый раз повторяю, — вздохнул Стрэндж, хотя повторял всего-то в восьмой, Питер сосчитал, — в сотый раз повторяю, мистер Паркер. Или Человек-Паук, как тебе больше нравится. Так вот, с чисто научной точки зрения ты не призрак.
— Ну и кто тогда? Серьёзно, как вы себе это представляете — явиться к тёте Мэй, не знаю, в окно заглянуть, или в зеркале в ванной отразиться, — и заявить, мол, отправляйся-ка в штаб Мстителей, и скажи им, чтобы они были готовы? Да она спросит — готовы к чему, и будет права. И почему это я, Питер, говорю с ней из зеркала, мог бы проявить немножко понимания. И ещё я…
— Да, ты боишься, — согласился Стрэндж этим своим холодным голосом, и почему-то от этого его согласия стало только хуже, — но ты единственный из нас чувствуешь связь. У тебя у единственного есть шанс.
— Да, уж пожалуй, — согласился сержант Барнс, а Николас Фьюри просто посмотрел. Единственным глазом, но Питер всё равно вздрогнул. Вообще-то он начинал думать, что быть Мстителем не всегда весело. То есть не то чтобы он раньше не думал об ответственности и всём таком, но проявлять ответственность под началом мистера Старка — это одно, а оставаться Мстителем в компании одного мага, одного киллера и одного чертовски внушительного бывшего или не бывшего главы всяких там тайных организаций — это, ну, другое. Даже тогда, в аэропорту, когда Питер отобрал у Кэпа щит, все на него смотрели как-то иначе. Не так оценивающе. Не так — как будто каждый из них был готов пожертвовать Питеру самое ценное, что у него было. Просто чтобы у Питера всё получилось.
— Ещё раз, — начал Питер довольно грубо, потому что, конечно, он боялся, а когда он боялся, он дерзил, — ещё раз объясните, что там я должен ей сказать, мистер Стрэндж, ну?
— Скажи — ты жив, просто пока не можешь к ней вернуться. Пусть найдёт способ передать Старку и Роджерсу, что изменения обратимы. И что работа, — Стрэндж неспешно развернулся, по привычке рассчитывая, видимо, что плащ красиво взметнётся за его спиной, но плащ всё ещё обнимался с Питером, и Питера это более чем устраивало, — работа должна вестись с обоих сторон.
— Но как? Какая работа? Вы просто с ней не общались, мистер Стрэндж, она начнёт докапываться до конкретики, она химию знает, она так просто не отступит, и…
— Прекрасно. Значит, точно сумеет донести до Мстителей, что не терять надежду сейчас — главное.
Стрэндж говорил спокойно, как на уроке, ещё и прохаживался из стороны в сторону, и как же Питера это раздражало. То есть всё это — то, что Стрэндж походил на школьного учителя, то, что они сидели на какой-то поляне посреди белизны, непонятно где, и Барнс сидел на перевернутом ржавом ведре, а Фьюри — в кожаном кресле на колёсиках, и то, что мистер Старк наверняка прямо сейчас сходил с ума от горя, ну конечно, с этой его вечной ответственностью за всех и вся, и то, что все от него, Питера, чего-то хотели.
— Точно, — хмыкнул Барнс, — надежда — круто. А то на Стива вид этой херни, что от меня осталась, подействовал как-то угнетающе. Наверное.
Под ногами у них хрустели листья — это опять Питер, разозлился, пнул белизну, а она возьми и стань всякими там — дубовыми, кленовыми, коричневыми от старости и просто жёлтыми, тётя Мэй, помнится, вечно твердила, что в этом гнилье водятся всякие ползучки, ужасные, Питер, просто отвратительные.
— Стив бы сейчас велел не выражаться, — поделился Барнс снова, и снова Питер понятия не имел, что сказать. Его опыт общения со взрослыми как-то не включал в себя сколько-то раз замороженных, отформатированных и снова восстановленных людей с выжженным взглядом. Как будто солнце светило сквозь дымку, а дымка пахла мерзко, палёной резиной, и ничего на той планете не осталось, разве что пепел. Тьфу ты, опять пепел.
— Сухие листья, — продолжал Барнс, глядя в пустоту, — это как в сказочках про лепреконов. Знаете такие?
— Знаем. В них в старые листья превращалось золото.
Законов, по которым Николас Фьюри вмешивался или не вмешивался в беседу, Питер тоже не понимал. Вообще это всё сильнее напоминало те душные застольные разговоры, которые типа должны скрыть неловкость, только вот беда — чем дольше длятся, тем сильнее обнажают. Как когда к тёте Мэй приходили подруги, ну, то есть, не совсем настоящие подруги, короче, те, кто слетается на чужое горе и слушает чужие жалобы только затем, чтобы потом упиться осознанием: у меня лучше. Так вот, они стекались к Мэй в дом таким надушенным, писклявым ручейком, и всё хотели услышать, как Мэй тяжело его, Питера, растить, а Мэй ни жаловаться не собиралась, ни принимать всякие там соболезнования. Ну и вот, все эти неловкие паузы — Питер, короче, был по ним спец с детства.
Но ведь не посреди же пустоты. Ведро под Барнсом превратилось в садовую скамью.
— О, — возвестил Барнс, — это с той барахолки.
Это нормально вообще для него, такая разговорчивость? Ну, то есть, если бы Питера пытали, замораживали и всё такое прочее, он бы потом не очень жаждал говорить с людьми, наверное. Барнса нашёл Стрэндж — Барнс лежал в тумане на таком островке зелёной травы и жевал травинку. Увидел Стрэнджа и расстроился:
— Что, не в раю?
— Нет, — сказал Стрэндж в этой ужасной бархатной манере, — это определённо не рай, мистер Барнс. И мы ещё живы.
— Вот же засада, — сказал Барнс, — я так и знал.
И медленно поднялся со своего островка спокойствия. Трава растаяла, да здесь вообще всё тает, блин.
— Джеймс Бьюкенен Барнс, — проговорил Стрэндж, обращаясь к Питеру, — сержант. Друг Стивена Роджерса. Прошёл войну и пытки. Был заморожен пятьдесят четыре раза.
— Да? — удивился Барнс. — Я думал, больше.
А дальше просто стоял и смотрел на них двоих — на Питера всё ещё в паучьем костюме и в плаще Стрэнджа сверху, и на самого Стрэнджа. Питер понятия не имел, как выглядит он сам, но со Стрэнджа все отметины битвы никуда не делись — ни царапины, ни ожоги, и порванная одежда не заштопалась. У Барнса лицо блестело от пота, а одежда была в крови и местами в чьих-то прилипших внутренностях. И он стоял и смотрел. И Питер смотрел.
— Да ладно вам, — сказал Стрэндж тоном «я не могу поверить, что вы все тупы настолько». — Пойдёмте. Найдём остальных. Ушедших много, и мы — первая волна.
Стрэндж постигал законы этого места на ходу, и Питер ему, по чести сказать, завидовал. Какой прок от паучьего чутья, если оно отказывается работать? Он украдкой проверил паутину — выстрелил в землю перед собой — и долго потом не мог ни втянуть нить обратно, ни разорвать. Блин. Всё получалось как-то по-дурацки, всё сбоило.
— Неплохое оружие, — сказал Барнс, и Питер не понял — это он всерьёз или издевается. Сам-то Джеймс Бьюкенен наверняка и голыми руками мог положить сколько-нибудь плохих парней — по крайней мере, одной рукой
точно. У Питера язык чесался спросить, делал ли её мистер Старк или как, а потом Питер обнаружил Фьюри, и вопрос как-то вылетел из головы.
Фьюри залёг в кустах. Вот так вот просто, в пиджаке, в офисных брюках этих дорогущих залёг в засаде, даже без оружия.
— Эй, — сказал Питер, вспомнив встречу с другим Питером, — эй, мы, ну, тоже против Таноса.
— Приятно слышать.
Вот так вот их и стало четверо, и Стрэндж утверждал, что скоро они встретят остальных. Кого остальных?
— Мы — те, кого он убил первыми. Мы на границе. Те, к кому он, в некотором роде, неровно дышал.
— Занозы в заднице, — пояснил Барнс. Фьюри смерил его взглядом. Всё просто, да, у Стрэнджа плащ, у Фьюри Взгляд, а Питер — что Питер, может бегать между ними и как-нибудь разряжать обстановку. Вроде Нэда. Но у него, вообще-то, есть паутина, и он небесполезен, и он почти стащил перчатку, и если бы не…
— Я боюсь, — сказал Фьюри примерно четверть часа спустя, — мы не совсем осознаём степень угрозы. Если Безумный Титан и правда испепелил половину жителей нашей планеты, то очень скоро они окажутся здесь. Растерянные, гневные, во всём своём недоумении. Грудные младенцы. Старики. Фанатики и мародёры. Человечество.
— Надо придумать план защиты, — сказал Барнс.
— Помощи, — сказал Стрэндж.
А Питер промолчал, потому что тогда-то и вспомнил о тёте Мэй. Ну то есть если и она превратится в пепел, это же… Господи боже. Да она его убьёт.
А потом где-то на высоте его коленей развернулся экран и повис в воздухе. Как будто он заглядывал в окно, только вот в кухне его дома с той стороны никакого окна отродясь не было. Пару секунд они все четверо смотрели, как Мэй в бледно-розовой футболке высыпает в кастрюлю пачку риса. Рис тёк тоненькой струйкой, а тётя Мэй смотрела в пустоту. Она знает про пепел? Она видела? Она догадывается, что Питер был с мистером Старком, и что, ну, что потом случилось? Как она там? И ведь не может же она рассыпаться прямо на его глазах?
— Она по ту сторону, — успокоил Стрэндж, — и останется там. Отлично, Питер.
Кадр сменился: Мэй кричала в телефон, но Питеру не было слышно, он как будто смотрел кино без звука. А теперь плакала.
— Питер, — сказал Стрэндж, — заговори с ней.
И Питер дёрнулся, и окно схлопнулось и исчезло.
— Тоже мне, Аслан, — буркнул Питер себе под нос, — Питер то, Питер сё. Ещё скажите сейчас, что я рыцарь Нарнии.
Питер любил быть полезным. Дружелюбным соседом, Мстителем ли, не всё ли равно. Но являться собственной тёте с того света, ну ладно, с того, что она точно примет за тот свет — это совсем не то же самое. Это неправильно. Это ыкак будто мистер Старк опять забрал костюм, и Питер, получается, совсем один против всех. Тут — против троих. Тётя — это же, ну, запретная территория.
— Питер, — сказал Фьюри, — время не ждёт.
— Да отстаньте уже от парня, — зевнул Барнс, — такие вещи из-под палки не выходят.
Сидел он теперь на краешке старой автомобильной шины. Огромной шины.
— Мда, — сказал Стрэндж. — Питер, скажи пожалуйста: а если бы Тони Старк попросил тебя…
— А почему вам самим не связаться с кем-то?
И дальше они мерились привязанностями, точнее, их отсутствием, вот так-то.
— Я не могу, — сказал Барнс. — Я пробовал дозваться до Стива сто сорок пять раз, пока там лежал. Ну, думал: рай, последнее желание, но нет, всё так же глухо, как этот чёртов туман. Будто то ли его нет, то ли меня, то ли Стиви в меня теперь не верит. Даже обидно.
— Да, — кивнул Стрэндж, — фактор веры, в нём-то всё и дело.
Дальше выяснилось, что единственный человек, к которому был привязан директор Фьюри, рассыпался пеплом чуть раньше него самого. Потом Стрэндж сухо объяснил, что в его ордене личные связи не приветствовались как факт.
— Но почему у меня получается связаться с Мэй, а у вас…
— Потому что она не знает, что ты ушёл. Скатерть со стола, уставленного посудой, пробовал сдёргивать когда-нибудь?
Питер не пробовал, но аналогию худо-бедно уловил. Это как вбежать в класс после звонка, но впереди учителя: как бы, выходит, и не опоздал.
— Давай, Питер.
Мистер Старк бы в него поверил. И друг Барнса, тот самый Капитан Америка, который как-бы-преступник-но-выходит-не-совсем, он же заслуживает хотя
бы знать, что с Барнсом всё в порядке. Это честно.
Почему-то во второй раз Питер уверен был, что надо закрыть глаза.
***
Время — глупая штука. Когда волнуешься за кого-то, кто тебе дорог, оно уплотняется до предела. Сидишь, сидишь в кресле, вроде бы засыпаешь, просыпаешься.
Вот так время растягивается, когда дежуришь у больничной палаты. Спишь, не спишь. Вот в такую звенящую колодец-тишину она проваливалась каждый раз, когда только позволяла себе по-настоящему представить, что с Питером что-то случилось. Эта дурацкая экскурсия!
И сама же себя поправляла — не в экскурсии дело. С улицы пахло дымом, в форточку нанесло чёрного пепла — плотного, жирного. Он намертво впитался в кожу рук и не смывался ни мылом, ни гелем, и тогда Мэй схватила средство для очистки труб. Ха. Она представила, как поделится этой своей глупой победой с Питером, и тут же вспомнила. Невидимые часы тикали: Питер не отвечает пять часов, десять, двенадцать…
На улице что-то куда-то падало, летали обрывки жестяных крыш, поднялась вьюга из цементной крошки и тут же стихла. Кто-то жёг автопокрышки, а может быть, они горели сами. Ужасный район, она всегда говорила.
На самом деле, иногда Мэй думала, что иметь девочку-племянницу было бы самую чуточку проще. Потому что. Девочки не являются домой все в синяках. С девочками можно смотреть мелодрамы сколько душе угодно. Девочки не мастерят костюмы Людей-Пауков и не врут насчёт стажировок в Старк Индастриз.
Красно-синий костюм. Рехнуться можно. Она даже зашла в комнату Питера, чтобы привычно обнаружить там этот его школьнический бардак и разозлиться, может, злость придала бы ей сил, только злости не было. Нет, конечно, она звонила в полицию, но линия перегружена, чего вы ждали? И кто-то даже объявил эвакуацию, только плевала Мэй на эти их приказы. У них с Питером с детства уговор: встречаемся дома. Если что, беги домой.
— Я тебя жду, — сказала вслух, — очень жду, Питер Паркер. Не смей меня бросать. Мы договаривались.
А этого Старка, если он только попадётся ей на глаза, она лично… — что она
лично, Мэй придумать не успела, потому что так и уснула — на диване, с зажатым в руке мобильным.
Когда она проснулась, пропахший дымом день сменился ночью, и эту ночь с улицы освещал пожар, и в комнате, кроме неё, был кто-то ещё.
Не оборачивайся. Первое правило всех страшных снов и фильмов ужасов заодно: не оборачивайся.
— Привет, тётя Мэй.
Она подскочила. Не обернулась, потому что стука двери она не слышала, а в окно Питер влезть не мог бы, она задвинула все замки. Постучит, если что.
— Тётя Мэй, ты… я…
Не оборачивайся. Обернёшься — увидишь что-то, чего видеть не должна. На кухне не горела одна лампочка, а оставшийся свет был каким-то слишком сухим. Ломило виски.
— Тётя Мэй, ты только не бойся, я не совсем… я… Это же я, Питер, господи боже мой, да как тебе сказать…
И даже речь его стала похожей на речь Тони Старка, подумать только, как быстро к детям липнет всё плохое, и видит Бог, она хотела обернуться, посмотреть, как там он, наверняка в грязи и в паутине, и сказать: срочно в душ, и подогреть еду, — но что-то внутри говорило ей: не смей, не смей.
Она смотрела на тень на стене, и эта тень шла помехами, как экран старого телевизора.
— Привет, Питер. Что тебе нужно?
— Я не мёртвый, тётя Мэй!
Живые люди не появляются из воздуха. Мёртвые люди… Мёртвые — не люди.
— Что тебе нужно? — повторила Мэй, дрожа. Тень переместилась, и Мэй развернулась тоже.
— Да посмотри же ты на меня! — голос его то отдалялся, то приближался, будто качался старинный фонарь в чьей-то руке. Может, Мэй напасть первой? Может, всё получится? Кошки так же бросаются на тени на стене. И на огонёк лазерной указки. А существо, кем бы и чем бы оно ни было, продолжало настаивать голосом Питера:
— Мэй, послушай, времени очень мало, правда, мало, извини, я так облажался, ой, то есть всё испортил, мистер Старк… Мэй, тебе нужно добраться в Башню Старка, там будет Роджерс, Капитан Америка, скажи ему, что мистер Барнс жив, и мистер Старк тоже, и что идёт надежда, ой, идёт борьба, и что у нас
есть шанс, и что им нужно выждать, и камни у Таноса работают не так, слышишь, не так как надо, всё потому что он поганый читер, и у нас…
Обычно, когда Питер начинал вот так частить, всё это заканчивалось фразой: «я люблю тебя». И она отвечала: «Я тоже, малыш», и Питер морщился примерно лет с четырёх, но Мэй ничего не могла с собой поделать.
— Мэй, ну пожалуйста, это я, Питер, я дружу с Нэдом Лидсом, ты недавно спалила… обнаружила мой костюм, мистер Старк обожал твой пирог с финиками, хотя сами финики он терпеть не может, и…
И вот тут-то она вскочила. Обернулась — и ничего не увидела.
ГЛАВА 2
Вообще-то Мэй Паркер была разумным человеком. Правда, совсем недавно она висела на высоте шестого этажа и молилась, чтоб паутина её племянника и правда оказалась суперпрочной, а так разумным, да. Вполне себе.
Внизу, под ней, творился такой ад, что вверх никто особенно и не смотрел. Люди с плакатами. Люди, испачканные пеплом. И всем им было что-то нужно от Мстителей вот сейчас, немедленно.
Полиция даже не совсем бездействовала. Пока Мэй ехала сюда — ужасно медленно, огибая вдруг опустевшие машины, потерянных собак, чьи поводки волочились по асфальту, — так вот, пока Мэй ехала к башне Старка, она видела полицейских. Те успокаивали людей и брали на руки чужих детей. Проблема в том, что никакой координации в этом хаосе не было и не могло быть. Какая-то пожилая леди в розовом плаще рассыпалась в пепел прямо перед Мэй.
Этого не могло случиться с Питером. Чёртов, чёртов, да хоть бы пятикратно чёртов Старк.
На самом деле Старк был не причём, не он же распылял людей по ветру, но ведь без Старка Питер, может, был бы дома. Мэй не могла перебороть уверенности, что, будь рядом Питер с ней, всё было бы в порядке.
Ей нужно было злиться хоть на кого-то, и она злилась на Старка, на Питера, на вездесущий пепел, который ветер швырял в лобовое стекло, на свои потные ладони. Ты трусиха, Мэй Паркер. Тебе пришлось бы выйти в город так или иначе.
Она взяла с собой клубничный йогурт, бесполезные влажные салфетки и паутину Питера. На всякий случай. Сколько у них времени? Где там Питер? Не страшно ли ему? Вдруг он окажется в плохой компании? Вдруг в этом месте, откуда он с ней связывался, час или день идут за десять? Двадцать? Тридцать?
В комнате у него, конечно, был такой беспорядок, что Мэй нет-нет да ждала, что он сейчас заглянет в дверь и возмутится. Что-нибудь вроде:
— Эй, тётя Мэй, не надо, я уберусь, это нечестно, эй! Мы так не договаривались!
— Я никогда бы не полезла в твои тайники, — пробормотала она, выдвигая ящики, — если бы не всё это. Уверена, ты и сам знаешь.
Паутина. Она на пробу выстрелила в оконное стекло, сказала: «Вау». Гораздо лучше подошёл бы какой-нибудь успокоительно тяжёлый дедушкин кольт, да вот беда, своего дедушки Мэй никогда не знала. Их так давно было двое в семье — она и Питер.
Воображаемый кольт. Салфетки. Что ещё? Водительское удостоверение она и так всегда носила с собой. На всякий случай засунула в сумку бинты, аспирин, вынула карточку Питера из кошелька и сунула туда же. К бинтам. Набор экстренной помощи. Твою мать.
В фильмах про зомби-апокалипсис всё было проще. Убегай себе, стреляй из непонятного оружия, отсиживайся в церкви. Найди товарищей. А сейчас Мэй приходилось игнорировать чужой крик, потому что иначе она бы не доехала до Башни.
— Мэм, подвезите, мэм!
— Мэм, мой ребёнок…
— Эй ты, за рулём, мне нужна машина!
Не то что Мэй желала иметь дело с Мстителями — она передаст информацию, и точка. Но чтобы эту информацию передать, нужно было сначала проехать через полгорода, полного перепуганных людей, а потом попасть в Башню. Вот Мэй и пыталась. Потому что у подножия Башни бушевали люди.
— Всем надо внутрь!
— Всем надо что-нибудь сказать!
Господи. Это хуже, чем на распродажах. На Титанике, интересно, было так же?
Лазать по стенам с помощью паутины она научилась очень, очень быстро. Давай, родная, доберёмся до дома — съешь мороженое. Только долезь куда-нибудь. Скажи что нужно.
— Питер, — пообещала она неизвестно в какой раз. — Я тебя точно убью. Даже не надейся. Почему ты не мог явиться Капитану Америке, Чёрной Вдове, кому угодно напрямую из этой их компашки? Питер Паркер!..
Мэй ругалась на Питера и лезла вверх. Хоть бы одно разбитое окно. Хоть бы какие-то люди на этаже, чтоб постучаться и…
Вот что она забыла. Количество паутины ограничено. Как он её рассчитывал? Будем надеяться, не как она — не повиснув над городом. Чёрт. Чёрт. Нет, она точно запретит ему такие вылазки. Только пешком. Только со Старком. Только…
Шум внизу резко усилился, хотя Мэй думала, что громче уже некуда. Нет, есть куда. Внизу, у входа, потеснив толпу, стоял Капитан Америка и собирался что-то им сказать. Ужасная идея.
Ужасная идея, Мэй. Просто кошмар.
***
Если бы Питера кто-то потом спросил, что они делали в своём нигде первые часы, он бы ответил: ходили. Шуршали листьями. Искали кого-нибудь ещё.
— Почему нас так мало? — спросил он у Стрэнджа; прозвучало по-идиотски жалобно. — Серьёзно, пол-Земли, где они все?
— Не все ушедшие хотят, чтобы их видели. Хотят взаимодействовать с миром. Вот, смотри.
Справа от Питера, на расстоянии руки, туман стал гуще, засветился огоньком и снова смазался.
— И это всё? Всё, что от них… останется?
— Процессы обратимы, — сказал Стрэндж, — пока что.
Барнс хмыкнул.
— Обратимые процессы. Вся моя жизнь.
Вообще Барнс теперь говорил гораздо меньше, только смотрел по сторонам с таким видом, будто каждую секунду был готов заслонить собой и Питера, и Стрэнджа, и даже Фьюри. Почему Барнс сам себя назначил их общим сторожевым псом, Питер не понимал, но остальные взрослые не спорили, а ему было как-то, ну, неловко что ли. Заводить разговор на все эти темы. И потом, если в этом чёртовом лесу и случится какая-то битва, то у Питера, например, есть паутина, а у Барнса только рука. Ещё посмотрим, кто кого прикроет.
Поговорить с Мэй оказалось не так уж и страшно. Неясно, правда, почему она так боялась оборачиваться, может, решила, что он теперь нечисть, или ещё что, зато в конце она его услышала. Вряд ли, конечно, это им поможет, ну да ладно.
— Слова отсюда, — объяснял Стрэндж, пока они шли всё вперёд и вперёд, а лес не кончался, — слова отсюда не могут приходить на Землю в первозданном виде.
— Это поэтому пророчества такие путаные? Ну, знаете, как в фильмах, когда все всё неверно понимают и в итоге всё делается хуже.
Стрэндж посмотрел на него и не ответил. Барнс хмыкнул.
А потом они встретили Квилла.
Ну то есть как. Сначала Питер его даже не узнал, потому что одно дело — человек, который берёт тебя в заложники, мешает сладить с Таносом и всё это время выпендривается как десятилетка, а другое — который сидит на земле, прислонившись спиной к толстому стволу, и сидит неподвижно. Питер подошёл ближе, чуть ли не навис, а Квилл всё не открывал глаз. Медитировал, что ли?
Веки у него чуть дрожали. Может, будь они все в итоге на Земле, Питер его и пожалел бы. Понял бы. В конце концов, он, Питер, тоже много лажал.
— Это ещё кто? — спросил Фьюри, и тут-то Квилл вскочил, заозирался, кинулся вытащить пушку, а её и не было. Это пространство вообще, похоже, могло исторгнуть из себя всё, что угодно, кроме оружия. Что, кстати, было хорошо. Ну, если верить Стрэнджу, что скоро здесь появится толпа.
— Э-э-э, — протянул Квилл, оглядев их всех и, видимо, с грехом пополам опознав Питера, — эм, ну, привет, пацан.
— Я не пацан.
— Ну да? А кто ты? Эй, эй, послушай, я не имел в виду, что…
В следующее мгновение Питер обнаружил себя далеко от земли, на ветке того самого мощного дерева, — он зацепился паутиной и держал Квилла за грудки. Тот, конечно, поморщился, и Питеру всё ещё было немного неловко, ну, вроде глупо лезть в драку, и тётя Мэй наверняка бы не одобрила, и этот взлёт на дерево, и… — но Квилл снова ухмыльнулся и попросил:
— Ну-ну, малыш. Ты бы взрослых-то на деревья не зашвыривал.
— Да кто тут взрослый! — возмутился Питер, чуть не уронил Квилла на землю и поймал той же паутиной. Блин, она такими темпами закончится. — Кто тут взрослый ещё, если это ведь вы нам всё сорвали, это из-за вас мы тут сейчас торчим, и вы сидите тут как ни в чём не бывало, и даже не трудитесь устыдиться, да если бы не вы!
Они упали с дерева — на той же паутине, и Квилл встал на ноги, поправил воротник этой своей пижонской куртки:
— Если бы не я, у вас и скрутить бы того здоровяка не получилось бы, так что повежливей, малявка.
Да сам ты малявка. Наверное, мистер Старк назвал бы это всё отложенной истерикой, а Капитан разразился бы ещё одним вариантом проповеди о терпении, а тётя Мэй бы в него чем-нибудь кинула, но, в общем, он сбил Квилла с ног, и они покатились по земле. Даже деревья будто расступились. А Питер предпочёл бы, чтобы под ними вместо листьев был асфальт, потому что об асфальт можно было бы разбить Квиллу нос, наверное.
— Я там был! — кричал Питер неведомо кому, и у него была паучья сила, но у Квилла, видимо, опыт рукопашных.
— Я там был, я всё видел! Нам почти удалось стащить перчатку, мы бы всё сделали, если б не вы со своим…
А потом листья под его лопатками и впрямь стали асфальтом. На мгновение Питер замер, а ещё через секунду его оторвали от земли и подняли в воздух, ну вот как котёнка. Потому что Барнс, этот мистер Я Вас Прикрою, сгрёб его за костюм и так и держал металлической рукой. Будто Питеру было десять лет.
— Мистер Барнс, господи, ну вы-то ещё что, я же ведь ничего… Он начал первый!
— Отставить драку, — сказал Барнс, опустил Питера на землю и вразвалочку подошёл к Квиллу. Тот сидел на асфальте и потирал нос, в который Питер так и не смог ему нормально двинуть, получается. Барнс навис над ним, расставив ноги.
— А ты, я вижу, совсем отмороженный. С пацаном драться. Он так-то меньше тебя.
— Да и что с того?
— Мистер Барнс! — чёрт, сколько ещё раз за это время он это повторит. — Мистер Барнс, то, что я младше, не значит, что слабее, мистер Барнс, правда, это он…
— Он запорол задание, — кивнул Барнс, — я понял. А теперь дай мне ему объяснить, почему плохо сцепляться с тем, кто тебя меньше, только и всего.
— Отставить, сержант, — вмешался Фьюри, — этот кадр ещё нам пригодится.
Всё-таки хорошо, когда в группе из одного супергероя, одного киллера и верховного мага есть ещё и директор. Это тоже суперсила — чтобы тебя все слушались неизвестно где. И неизвестно когда, раз уж на то пошло. Да и сами они — вдруг они всё придумали, что было до? Вдруг никакой жизни до вовсе и не было?
Тьфу, ну придёт же в голову, глупость какая.
***
У Чёрной Вдовы ледяные руки. Она вообще вся тоненькая, бледная, и складка меж бровей у неё не разглаживается, похоже, никогда. Вечная озабоченность, готовность. Как бродячая кошка, которая цапнет с ладони еду и отбежит на два шага назад.
— Нет, вы действительно серьёзно? — спросила Вдова и вытерла руки бумажным полотенцем. — Ваш погибший племянник приходил к нам и передал надеяться?
— И что Барнс с ними, — добавила Мэй, хотя уже понятно было, что не стоило, — понятия не имею, кто это. Барнс, Стрэндж. Идёт надежда, то есть идёт борьба. Вам нужно верить. Работа должна вестись с обеих сторон.
— Звучит неплохо, — констатировала Вдова, и Мэй поняла, что та не верит ни единому её слову.
— Вот что, — сказал Стив Роджерс, которой с этой своей бородой походил на кого угодно, но не на американский национальный символ, — вот что, мэм. Мы понимаем, что вам страшно и вам не хочется наружу. Тем не менее…
— Погоди, Стив, — Вдова вдруг замерла и посмотрела на Мэй новым, длинным взглядом. Не оценивала как цель или как, Господи, помеху на пути — а как источник информации. Надёжен ли.
Мэй притулилась на местном кожаном диване, который стоил, наверное, дороже, чем вся их с Питером квартира. Ну и что. Вдова зачем-то положила мокрое полотенце ей на лоб, но Мэй не возражала. Да что возражать — говорить было трудно. Прыжки с высоты никогда не были её сильной стороной, и теперь тошнило.
— Не говорите Питеру, — сказала Мэй десять минут назад, приземлившись ровнёхонько в объятия Капитана Америки, — тьфу. Извините. У меня есть информация от ушедших.
— От ушедших?
— Ну, понимаете, сообщение. Может быть, вам поставить меня на пол. Мне нужно что-то сказать вам и остальным, это ужасно важно, может вам помочь, только я… надо…
Когда Мэй волновалась, она несла чушь ещё хлеще Питера, это уж точно. Капитан всмотрелся ей в лицо так терпеливо, что Мэй захотелось закричать. Врачи так смотрят на больных в палате. На идиоток в собственных руках смотрят не так. Перемазанных паутиной идиоток.
— Дайте уточнить. Вы кого-то потеряли, и вам кажется, что он приходил к вам?
— Питер Паркер, работал на Тони Старка, вы ведь знаете Тони Старка? Конечно, знаете, простите, просто я…
— Довольно, мэм. Боюсь, я вынужден…
— Вы не откажете мне в помощи, — сказала Мэй, фальшиво улыбаясь и кивая на хмурую толпу, — дама в беде. Должны вы спасти хоть кого-нибудь. Представьте заголовки. Фотографии.
— Да чёрт с вами, — сказал Стив Роджерс, оскалился в какой-то объектив и внёс Мэй в Башню.
— Не выражайся, — хмыкнула Вдова. Она появилась из тени, из ниоткуда, сложила руки на груди, и Капитан поставил Мэй на пол, и пришлось что-то говорить:
— Эм, я Мэй Паркер.
— Журналистка?
— Не совсем, Нат. Она утверждает, что у неё есть информация.
— Какого рода?
Мэй могла бы поклясться, что Вдова умеет добывать всё, что ей нужно, по крайней мере ста пятьюдесятью разными способами. Ужас. Надо сказать Питеру, чтобы не очень с ней общался, если ещё не.
— Погоди, Стив, — сказала Вдова в настоящем, — она упомянула Барнса.
— Ну и что? Дело было в газетах, любой может… — Стив Роджерс сел на стул, потёр виски.
— Мы все сейчас хотим надеяться. Но это не значит, что…
Даже с прищуренными глазами, полотенцем на лбу и тошнотой Мэй поняла — не надо было ему этого говорить. Или таким тоном. Или и то, и другое. Потому что Вдова встала с дивана и обманчиво-мягким тоном поинтересовалась:
— Мы все? Напомни, Стив, а кто это — мы все? Сколько нас осталось? Ты, я и Брюс? И Роуди? Отлично. А ты читаешь свои проповеди, как будто Тони Старк всё ещё здесь! И, кстати, я не слышала, чтобы он нанимал какого бы то ни было пацана с паутиной, извините, мисс.
— Я говорила ему, что вы не поверите, — сказала Мэй. — Дважды испорченный телефон, Бога ради, на что эти подростки всегда надеются.
— Мэм, — сказал Стив Роджерс, и это чёртово сочувствие в его голосе бесило сильней всего остального, сильней дурацкой головной боли, сильней паутины, которая чувствовалась на коже, как будто Мэй обклеили скотчем и потом содрали, — мэм, сожалею, но думаю, вам пора.
— Идите к чёрту, — проговорила Мэй из последних сил и закрыла глаза. — Идите к чёрту, Кэп, и ты, Питер, туда же.
— Подождите, — Вдова коснулась её плеча и тут же убрала руку. — Мэм. Если то, что вы говорите, правда — погоди, Стив, — если это правда, вы тоже можете попробовать связаться с вашим племянником. Как там это получается.
Да Мэй понятия не имела, как. Закрыла глаза, попыталась представить Питера, но вместо этого у неё только закружилась голова. Ну, давай же, Питер, не позорь тётушку перед людьми. Тьфу, ерунда какая.
— Мэм?
— Нат, говорил же, это всё не имеет смысла…
Мэй пыталась нащупать хотя бы что-то, но голос в её голове по-прежнему оставался только один, и это был её собственный голос. Мэй, ты просто дура. Я знаю, знаю, подождите, но ведь можно…
— Ха. Все обливаются слезами и соплями, а Кэп девчонку притащил. Молодец, чувак.
— Ракета, это не то, о чём ты думаешь…
— Постой, пушистик.
— Стив, скажи, а кто это?..
Голосов там, за веками, прибавилось — хриплый Ракета — ну и имечко, какой-то ещё мужчина, который каждым словом как будто извинялся не пойми за что, а Мэй в пустоте за закрытыми веками искала Питера. И нет, не находила. Но ведь она же знает, что он жив. Она не могла выдумать про финики.
— Мэм, боюсь, я вынужден вас проводить…
— Нет уж, дойду сама.
Мэй сунула в руки Кэпу своё мокрое полотенце и вышла из комнаты прежде, чем он сказал ещё какую-нибудь ерунду вроде «нам всем тяжело».
Вдова догнала её в коридоре.
— Я в состоянии добраться до собственной машины.
— Сквозь толпу?
Вдова повела её через чёрный выход. Там тоже бушевала толпа, но продраться пока что можно было. Именно пока что.
— Мда, — хмыкнула Вдова, — похоже, мы в осаде.
И Мэй двинулась вперёд и направо, к собственной машине, сквозь море обезумевших людей, спиной чувствуя задумчивый взгляд.
Мстители ей не помогли. Но есть ещё кое-кто.
***
Алую Ведьму Питер встретил, когда помогал Барнсу поставить палатку. Почему-то, как они ни пытались представлять домики, хижины, вагоны, что угодно, выходили одни палатки цвета хаки. И спальные мешки. И брезентовые навесы. Один раз получился грузовик из тех, что делали, наверное, в сороковые, и Барнс усмехнулся и похлопал по кузову здоровой рукой. В смысле, биологической.
— И надо же. Столько лет, а в башке всё то же. Питер, а Питер, ты бы представил что-то из своей гостиной, что ли?
Но лучшее, что получилось у Питера — школьная парта. Фьюри, правда, говорил, что и то хорошо, любое дерево сгодится, потому что голода они, допустим, почти и не чувствовали, а вот холод и воду — очень даже. Поэтому нужны костры. Дежурства. Одеяла. Питер никогда не был в летнем лагере, но представлял его примерно вот таким.
Если бы только люди через одного не смотрелись каким-то пришибленными.
Неподалёку на специально созданном холме, покрытом одуванчиками, вещал Стрэндж.
— Мы все должны сосредоточиться. Всё, что мы можем здесь воссоздать, мы уже видели в нашей прошлой жизни. К которой мы все обязательно вернёмся, господи, мисс, не надо этих слёз. Так вот, порой мы сами до конца не понимаем, насколько та или иная вещь важна для нас. Мысленные усилия сродни мышечным. Вот что сейчас важно. Держать себя в форме.
— Он говорит как чёртов тренер по фитнесу, — фыркнул Квилл себе под нос, потому что был уверен, что его никто не услышит. Никто бы и не услышал, если б не Питер с его паучьим чутьём.
Квилл дулся, потому что, вместо того, чтоб просто двинуть пару раз, его запрягли организовывать лагерь. Ну, типа расставлять эти палатки. Вносить беженцев в бесконечные списки. Обносить всех котлами с похлёбкой, потому что, несмотря на все объяснения Фьюри, многие из них пока верили, что чувствуют голод.
Похлёбку воссоздал опять же Барнс. Он, похоже, не то что много всего помнил, но то, что всё-таки да — помнил железно.
— Хочешь историю у костра? — спросил у Питера, и пока тот соображал, как ответить вежливей, ответил сам себе:
— Ну правильно, я тоже не хочу.
— Но я не… Мистер Барнс!
— Да уж конечно ты не мистер Барнс, — огрызнулся Квилл, который, если начистоту, и правда успевал убалтывать какую-то мексиканскую старушку, утихомиривать ветерана-старичка и скармливать суп ребёнку. В смысле, у него было право быть усталым. Может, если бы как-то ограничить его участие в той миссии придумыванием плана и болтовнёй…
Но Квилл по-прежнему не желал признавать, что облажался, и это Питера бесило как мало что. Они бы сейчас обсуждали миссию с мистером Старком. Ели мороженое с тётей Мэй. Да мало ли что.
И хорошо ещё, что они все говорили на одном языке, неведомо каком. То есть попадались им особенно упёртые, — пара испанцев, кажется, и тут позвали Питера, и одна финка, — которые говорили только на своём родном, — но тут прекрасно можно было объясниться жестами.
Пришельцы тоже не особо беспокоили, хотя Питер боялся, что с ними будет говорить трудней всего. Лагерь ширился, люди пытались что-то сотворить для себя сами, на огни костров стекались новые и новые. С какими-то чешуйчатыми инопланетными Квилл на удивление быстро нашёл общий язык. Ха. Пытался выслужиться. Но просто поразительно, как люди, и не люди тоже, в беде первым делом инстинктивно ищут кого-то главного, кто бы сказал им, что делать, и всё такое.
Фьюри и Барнс на всякий случай организовывали охрану по периметру. Кто-то пытался сотворить мясо, но сотворил какую-то фигню, которая воняла на весь лагерь жжёными перьями. Питер очень надеялся, что ничего и никого живого тут создать тоже не получится. А то раз-два, туда-сюда, один какой-нибудь примитивный динозавр — и всё, прощай, покой. То есть он, Питер, конечно, подстраховка, но не может же он следить за всеми сразу.
За это время он так часто вспоминал мистера Старка, что воспоминания о нём словно потускнели. Стёрлись от частого использования. Как вещи в стирке.
— А вы, мистер Барнс, ну, вы знали Тони Старка?
— Убил его родителей. Велели. А потом он чуть не убил меня.
Прекрасно, правда?
А ещё ни один из попадающих в лагерь, правда ни один, понятия не имел, где они, если не в мире мёртвых. Замечательно.
Так вот, Питер устал ставить эти огромные, чёрт бы их, палатки и какой-то несущий штырь выскользнул у него из рук, а Ведьма подхватила. Не магией, правда, просто рукой, но всё равно отлично.
— Ну здравствуй, Ванда, — сказал Фьюри, и Питер понял, с кем имеет дело. Даже палатку бросил, просто потому что.
— Ух ты, в смысле, простите, мисс, приятно познакомиться и всё такое, но вы же Алая Ведьма, да?
— Больше не ведьма.
Вообще-то она выглядела как человек, которому требуется помощь. Измученной. Ломкие волосы. Что-то не то, короче. Тонкие губы через раз дрожали, глаза на мокром месте, отвечала не сразу — ну, вы понимаете, будь они на Земле, Питер бы предоставил разбираться тёте Мэй.
— Мисс, но вы…
— Я была ведьмой. Была — ключевое слово.
Барнс похлопал её по плечу здоровой рукой.
17.05.2018 в 20:41
Пишет Ластя Зелен Виноград:триста лет не выкладывала фанфики, а вот смотрите-каURL записи
Упоролись с Алёной по ВБ и вот что происходит в результате.
Авторы: ~Пересвет, Ластя Зелен Виноград
Название: Пункт третий, подпункт четвёртый
Персонажи: Тони Старк, Питер Паркер, Питер Квилл, Мэй Рэйли Паркер, Баки Барнс, Стив Роджерс, доктор Стрэндж
Рейтинг: PG-13
Жанры: драма, фантастика, мистика-хуистика, hurt/comfort, AU, дружба
Размер: миди
Статус: в процессе
Описание: даже титанам, увлеченным праведным геноцидом, при столкновении с древними волшебными штучками не мешает полистать инструкцию по эксплуатации.
Иначе есть шанс получить не совсем то, что планировал.
СПОЙЛЕРЫ к "Войне бесконечности", история-продолжение, еще одна попытка все пофиксить
ПРОЛОГНикто не видел, а пепел превращался, осыпаясь, в маленьких мотыльков. Сотни, тысячи, миллиарды невесомых крыльев.
Воздух нес их, поднимал от влажной земли в тугую стратосферу, и оболочка, сжигающая металл, щадила их.
Мотыльки летели на свет.
Домой.
— ...короче говоря, этот тупица получил доступ к кодам разработчика, но облажался? Типа как… полез качать музыку с левого какого-то сервера и словил нехилый вирусняк, да? Как…
— Господи Боже, довольно! — воскликнул Стрэндж, замахав руками, как злая огромная птица, и поморщился: — Что ж, но ты, по крайней мере, меня слушал. Несколько альтернативно, но в нынешней ситуации…
— На большее рассчитывать как-то тупо, да?
Стрэндж уставился на него так, что Питер подумал — вот сейчас этот заумный чародей вернет ему кошмарную фразочку мистера Старка про “не перебивай взрослых!”, но Стрэндж только терпеливо кивнул и поднял голову, осматриваясь. Словно надеялся, что из молочного марева там, где заканчивалась их солнечная лесная опушка, сейчас выплывет кто-то еще.
— Мне тоже все время кажется, что вот-вот что-то произойдет, — признался Питер. — Забавно, да? Оно такое… Черт, даже в голову ничего не приходит! О, знаете, наверное, это как “Оно”, если бы до клоуна дошло, что вот такая непонятная хренотень, словно весь мир подушкой придавили, — она пугает сильнее, чем всякие прокаженные или кровавая ванная…
— Расплата за наличие сознания, — прервал его Стрэндж, дернув плечом. — Экзистенциальный ужас. Страх небытия. Кровь и неизлечимые болезни вроде упомянутой тобой проказы, кстати, пускают корни туда же…
— Это у вас такая попытка утешить?
— С какой стати мне тебя утешать?
— Ну, не знаю, вы так долго мне все рассказывали, вот про, э, все эти типа материи…
— Иначе ты стал бы задавать вопросы. Беспорядочные и настырные. Снабдив тебя информацией, я всего лишь упростил наше взаимодействие.
Стрэндж отмер, подошел к границе, засунул руку по локоть в белую холодную кашицу — фу-у, как он не морщится, это же как медузу хватать, точнее, совать пальцы в ведро с дохлыми медузами, отвратительно, — и где-то внутри засветился бледно-зеленый волшебный круг.
Белая фигня тут была повсюду. Словно какой-то тип, перепив на вечеринке, врубил на полную дым-машину и захрапел, так и не выдернув шнур из розетки, и в итоге весь дом заволокло по самое некуда. Вытяни руку — и пальцев не разглядишь. На вечеринке б давно уже кто-то додумался открыть окна (в опыте Питера, надо признать, это был обычно сам Питер — как наиболее трезвый и вменяемый, благодаря чуткому носу тети Мэй), а здесь не случилось ни окон, ни дверей, ни кого-то вменяемого — сейчас Питер сам себя к этой категории бы точно не причислил, потому что он последние часы провел натурально на грани истерики. Пока не появился Стрэндж.
Точнее, его плащ.
Болтаться в отстойном ужастике про белое нигде с плащом на плечах оказалось приятнее, чем без. Красная ткань скользнула на спину как-то незаметно, непонятно откуда взявшись, и, сделав из Питера кокон, мелко затрепыхалась. “Что, приятель, и тебе дерьмово?” — Питер кое-как выдавил усмешку, и плащ в ответ обвил его теснее. Белое нигде дышало со всех сторон и казалось то каким-то нелепым густым туманом, и тогда думалось, что это просто какая-то другая планета, а что Питер тут — это результат каких-то очередных волшебных штучек с порталами и зелеными знаками, то испарениями дыхания какого-то невидимого чудища — и тогда Питер вспоминал, как в какой-то серии “Доктора Кто” из туманного поля топорщились руки мертвецов, или не мертвецов, черт их вспомнит, кто они были, но под ноги он на всякий случай начинал смотреть в два раза внимательнее…
— Это действительно всего лишь туман! — воскликнул Стрэндж не то с досадой, не то с осуждением, и вытащил руку из сгустившегося Белого Нигде — черт, да оно уже звучит как будто с заглавных букв, с ума сойти, прям как Звезда Смерти или еще что. — Поразительно. Крайне густой, но полагаю, это особенности местной гравитации. И прочих исходных данных.
Питер, вздохнув, подошел к нему поближе. Поежился, натягивая плащ поудобнее, и тот с охотой зашевелился, подстраиваясь: после широкой спины чародея Стрэнджа худые плечи Питера, наверное, казались ему какой-то неудобной вешалкой.
Стрэндж покосился на возню и хмыкнул:
— Предатель.
— Сэр, — начал Питер. И замолк, неожиданно шмыгнув носом. Нет, Стрэндж его уже порядком успокоил этой своей речью о том, что бывает, если древние первокристаллы использует не мастер, а криворукий ремесленник с омертвевшими мозгами, но уточнить все-таки не мешало бы… — Сэр, мы с вами точно, ну, не того? — Стрэндж вздернул бровь. Черт, что за зануда! — Ну, я имею в виду, не умерли, да?
Стрэндж выдержал паузу, а потом великодушно кивнул:
— Совершенно точно, мистер Паркер.
Говорят иногда, дескать, камень с души свалился — так вот у Питера этот камень был таких размеров, что его бы и Халк на плечи не взвалил.
— Тогда где мы, сэр? Вы так и не сказали.
— Разумеется, не сказал, — Стрэндж отвернулся и воззрился вникуда. — Потому что я не имею ни малейшего понятия.
ГЛАВА 1
Из лесов Ваканды, выкорчеванных из земли с кровью и костями, они возвращались как разбитая в пух и прах армия. Поредевшая и поседевшая, молчаливая, оглушенная. Никто не отдавал команд и никто о них не спрашивал — там, в развороченных землях Ваканды, они провели несколько часов, отыскивая своих и не находя, в полном молчании, хватало кивков — “нашел?” — и поджатых губ — “нет”. Ваканда пересчитывала выживших и на глазах из маленького и гордого государства превращалась в разрушенное поселение с количеством жителей, каким можно было бы заселить некрупную деревню времен его, Стива, юности, — а им выпало не пересчитывать, а смиряться с тем, что ни Ванда, ни Баки, ни Сэм из пепла не восстанут.
Не восстанут прямо сейчас — а это все равно что никогда.
Стив видел это много раз — как те, кто уезжал в дребезжащих грузовиках бравыми солдатами, знающими толк в ножках медсестер и в хороших песнях, возвращались измученными, немыми, посеревшими враз; и кроме того — обозленными и напряженными, дай им врага и оружие — и приказа не потребуется.
Стив знал, что смывается все — следы сажи, глиняно-земляное месиво окопов, засохшая кровь, своя и чужая, и ярость смывается тоже, но тут не поможет вода в лицо, смоченная спиртом марля или новомодное средство из тех, что рядами стоят в современных магазинах.
— Дамы и господа. Всемирная история не помнит прежде дня, в который скорбь охватывала бы не страну, не нацию, не континент, но весь мир. Сегодня же мы все говорим — мы помним, ушедшие, и мы скорбим.
— Кто, господи помилуй, писал этому двуногому придурку текст? — фыркнул Ракета. На него даже не зашипели — только устало покосились, и он фыркнул снова, уже себе под нос: — С ума сойти, какая тошниловка.
Госсекретарь тем временем выдержал паузу, склонив голову, и принялся за новый пассаж.
— Земля пострадала, как не страдала никогда. Самые кровавые, самые разрушительные войны не стоили нам и половины того, что мы потеряли сегодня. Словно невидимый жнец прошелся по нашей планете, и жатва его жестока.
Стив медленно выдохнул, надеясь, что выпустить разгоряченный воздух сквозь зубы поможет не заорать сейчас изо всех сил и не швырнуть в экран железным табуретом.
Табурет остался стоять, сиротливо привалившись к стене. Его отшвырнул туда Роуди, срывая злость, и Стив ему, на самом деле, завидовал: он считал, у них у всех есть право не сдерживаться, швыряться вещами и рыдать, запершись в холодном душе, — что сделала Наташа и о чем Стив, конечно, никому никогда не расскажет, — у всех них, да. Но не у него.
— Не только граждане Соединенных Штатов, но граждане всех ныне существующих стран имеют право спросить: по чьей вине это произошло? — госсекретарь все распинался, зрачки у него не ползали влево-вправо — он слыл знатоком политической импровизации и официальные тексты рождал с полпинка, но таких громких и, стоило признать, сентиментальных речей прежде не выдавал. — По чьей вине половина человечества уничтожена рукою беспощадного жнеца?
— Эй, парень, да отцепись ты уже от этого жнеца! — не выдержал Ракета. — Столько соплей, что я сейчас плюну на вежливость и перегрызу провода этой адской слащавой телемашины!
— Эй, пушистик, — хрипло позвала Наташа. — Не шуми.
Она протянула руку — почти не шелохнувшись, так и замерев в глубоком черном кресле неподвижно, как притаившаяся на темном камне гадюка. Ракета, крутанувшись на высоком стуле, оснащенном проворными колесиками, оттолкнулся от стола и подкатился ровно к ней, и Наташа опустила руку ему на холку и рассеянно взлохматила шерсть.
Случись это в любой другой день, Стив бы нашел силы удивиться. Сегодня сил не было.
— ...Так вот, человечество. Мы готовы дать вам ответ. Простой, прямой и крайне печальный ответ — вина чудовищного вторжения, стоившего нам стольких жизней, лежит на плечах тех, кто называл себя защитниками Земли.
И даже теперь Стив дернулся где-то внутри, но не поднял головы. Секретарь на экране откашлялся, обвел присутствующих внимательным взглядом и закончил:
— На плечах тех, кто называл себя Мстителями.
Повисла тишина. Паузу Росс держал недолго — его голос умолк на секунду и сразу же вернулся, наполняя помещение увещевательным бормотанием.
Роуди присвистнул и засмеялся.
— Да этот ваш двуногий совсем крышечкой поехал! — выдал Ракета, затыкав черным мягким пальцев в экран. — Совсем, конкретно, основательно шизанулся ваш головастик!
Наташа промолчала, разглядывая морщинистый лоб Росса. Молчал и Тор — то ли не нашлось слов, то ли и вовсе не услышал: он несколько часов бушевал, понося Таноса на все лады и в пух и прах чихвостя провальную битву и неудачливых вояк, а потом вдруг выдохся и уселся возле высокого аквариума, положив голову на скрещенные руки и сгорбив спину, и замолчал, наблюдая за красными рыбками в густых водорослях.
— Хах, это… Это не очень хорошо, да? — Брюс нервно засмеялся, взлохматив челку. — Они ведь не могут всерьез… Я имею в виду, ох, не могут же они всерьез спускать на нас собак?
— Большой зеленый парень слишком верит в смертных, — мрачно сказал Тор. — Мой брат говаривал — у смертных память что платье в латках, да латки ветхи.
— Зато как дерьмо какое припомнить — ничего не ветхо, — буркнул Роуди. — Слушайте, что он говорит… “Бесконтрольная инициатива”, бла-бла, “привела к самоубийственной попытке..." “Результат игнорирования правительственных рекомендаций..." Рекомендаций, ха! “Группа государственных преступников”, нет, ты послушай!
— Память что платье, — подтвердил Тор.
Печальное лицо госсекретаря исчезло с экрана, сменившись новостной заставкой, а затем кадрами улицы Токио, разгромленной рухнувшим самолетом. Оператора заметно качало, дым лез прямо в камеру, обнажая то зубья обрушенных высоток, то охваченные пламенем автомобили, то оплывшие крыши киосков, изъеденные жаром. Иногда камера выхватывала нечитаемые в дымовой завесе лица пожарных или медиков, мелькали чьи-то сгорбленные спины, перекошенные криками рты...
Волна еще не схлынула — оператор иногда не успевал перевести глаз камеры в сторону, и тогда весь мир видел, как кто-то безымянный осыпался пеплом.
Токио. Нью-Йорк. Варшава. Пекин. Загреб. Берлин. “За последние два часа поступило более трех тысяч заявлений о пропавших…” “Телефонные линии перегружены от рекордного количества звонков…” “В парижской больнице хирург исчез во время операции по пересадке почки…” “В Мюнхене женщина выбросилась из окна родильной палаты после того, как на ее глазах исчезли ее супруг, две медсестры и новорожденный ребенок..." Стив не раздумывая разбил бы кулаком проклятую плазму, были бы брызги осколков, тряс бы мохнатой головой Ракета, морщилась бы Нат, — ничего паршивого, только он, Стив, потом бы не остановился.
“Президент Франции исчез во время пресс-конференции. Его последними словами была просьба позвонить его маме”.
Наташа встала, оставив Ракете взъерошенный затылок, и скрылась в коридоре.
— Куда? — вполголоса вздохнул Стив.
— Вещи собирать, — хмыкнул за нее Роуди. — Есть что ценное, кэп? Я б тоже завязал узелок.
Твою мать. Твою, черт возьми, мать.
***
— Нет, — сказал Питер, — нет, вы же понимаете, я не могу сейчас, я не хочу, я…
— Да, — сказал Стивен Стрэндж, — да, Питер Паркер, ты сделаешь это.
И вот так вот просто. У Стрэнджа даже без пафосного плаща получалось заставить человека сделать вещи, ну, плохо представимые в обычной жизни. Скажем, явиться призраком к собственной тёте — это как, а?
— В сотый раз повторяю, — вздохнул Стрэндж, хотя повторял всего-то в восьмой, Питер сосчитал, — в сотый раз повторяю, мистер Паркер. Или Человек-Паук, как тебе больше нравится. Так вот, с чисто научной точки зрения ты не призрак.
— Ну и кто тогда? Серьёзно, как вы себе это представляете — явиться к тёте Мэй, не знаю, в окно заглянуть, или в зеркале в ванной отразиться, — и заявить, мол, отправляйся-ка в штаб Мстителей, и скажи им, чтобы они были готовы? Да она спросит — готовы к чему, и будет права. И почему это я, Питер, говорю с ней из зеркала, мог бы проявить немножко понимания. И ещё я…
— Да, ты боишься, — согласился Стрэндж этим своим холодным голосом, и почему-то от этого его согласия стало только хуже, — но ты единственный из нас чувствуешь связь. У тебя у единственного есть шанс.
— Да, уж пожалуй, — согласился сержант Барнс, а Николас Фьюри просто посмотрел. Единственным глазом, но Питер всё равно вздрогнул. Вообще-то он начинал думать, что быть Мстителем не всегда весело. То есть не то чтобы он раньше не думал об ответственности и всём таком, но проявлять ответственность под началом мистера Старка — это одно, а оставаться Мстителем в компании одного мага, одного киллера и одного чертовски внушительного бывшего или не бывшего главы всяких там тайных организаций — это, ну, другое. Даже тогда, в аэропорту, когда Питер отобрал у Кэпа щит, все на него смотрели как-то иначе. Не так оценивающе. Не так — как будто каждый из них был готов пожертвовать Питеру самое ценное, что у него было. Просто чтобы у Питера всё получилось.
— Ещё раз, — начал Питер довольно грубо, потому что, конечно, он боялся, а когда он боялся, он дерзил, — ещё раз объясните, что там я должен ей сказать, мистер Стрэндж, ну?
— Скажи — ты жив, просто пока не можешь к ней вернуться. Пусть найдёт способ передать Старку и Роджерсу, что изменения обратимы. И что работа, — Стрэндж неспешно развернулся, по привычке рассчитывая, видимо, что плащ красиво взметнётся за его спиной, но плащ всё ещё обнимался с Питером, и Питера это более чем устраивало, — работа должна вестись с обоих сторон.
— Но как? Какая работа? Вы просто с ней не общались, мистер Стрэндж, она начнёт докапываться до конкретики, она химию знает, она так просто не отступит, и…
— Прекрасно. Значит, точно сумеет донести до Мстителей, что не терять надежду сейчас — главное.
Стрэндж говорил спокойно, как на уроке, ещё и прохаживался из стороны в сторону, и как же Питера это раздражало. То есть всё это — то, что Стрэндж походил на школьного учителя, то, что они сидели на какой-то поляне посреди белизны, непонятно где, и Барнс сидел на перевернутом ржавом ведре, а Фьюри — в кожаном кресле на колёсиках, и то, что мистер Старк наверняка прямо сейчас сходил с ума от горя, ну конечно, с этой его вечной ответственностью за всех и вся, и то, что все от него, Питера, чего-то хотели.
— Точно, — хмыкнул Барнс, — надежда — круто. А то на Стива вид этой херни, что от меня осталась, подействовал как-то угнетающе. Наверное.
Под ногами у них хрустели листья — это опять Питер, разозлился, пнул белизну, а она возьми и стань всякими там — дубовыми, кленовыми, коричневыми от старости и просто жёлтыми, тётя Мэй, помнится, вечно твердила, что в этом гнилье водятся всякие ползучки, ужасные, Питер, просто отвратительные.
— Стив бы сейчас велел не выражаться, — поделился Барнс снова, и снова Питер понятия не имел, что сказать. Его опыт общения со взрослыми как-то не включал в себя сколько-то раз замороженных, отформатированных и снова восстановленных людей с выжженным взглядом. Как будто солнце светило сквозь дымку, а дымка пахла мерзко, палёной резиной, и ничего на той планете не осталось, разве что пепел. Тьфу ты, опять пепел.
— Сухие листья, — продолжал Барнс, глядя в пустоту, — это как в сказочках про лепреконов. Знаете такие?
— Знаем. В них в старые листья превращалось золото.
Законов, по которым Николас Фьюри вмешивался или не вмешивался в беседу, Питер тоже не понимал. Вообще это всё сильнее напоминало те душные застольные разговоры, которые типа должны скрыть неловкость, только вот беда — чем дольше длятся, тем сильнее обнажают. Как когда к тёте Мэй приходили подруги, ну, то есть, не совсем настоящие подруги, короче, те, кто слетается на чужое горе и слушает чужие жалобы только затем, чтобы потом упиться осознанием: у меня лучше. Так вот, они стекались к Мэй в дом таким надушенным, писклявым ручейком, и всё хотели услышать, как Мэй тяжело его, Питера, растить, а Мэй ни жаловаться не собиралась, ни принимать всякие там соболезнования. Ну и вот, все эти неловкие паузы — Питер, короче, был по ним спец с детства.
Но ведь не посреди же пустоты. Ведро под Барнсом превратилось в садовую скамью.
— О, — возвестил Барнс, — это с той барахолки.
Это нормально вообще для него, такая разговорчивость? Ну, то есть, если бы Питера пытали, замораживали и всё такое прочее, он бы потом не очень жаждал говорить с людьми, наверное. Барнса нашёл Стрэндж — Барнс лежал в тумане на таком островке зелёной травы и жевал травинку. Увидел Стрэнджа и расстроился:
— Что, не в раю?
— Нет, — сказал Стрэндж в этой ужасной бархатной манере, — это определённо не рай, мистер Барнс. И мы ещё живы.
— Вот же засада, — сказал Барнс, — я так и знал.
И медленно поднялся со своего островка спокойствия. Трава растаяла, да здесь вообще всё тает, блин.
— Джеймс Бьюкенен Барнс, — проговорил Стрэндж, обращаясь к Питеру, — сержант. Друг Стивена Роджерса. Прошёл войну и пытки. Был заморожен пятьдесят четыре раза.
— Да? — удивился Барнс. — Я думал, больше.
А дальше просто стоял и смотрел на них двоих — на Питера всё ещё в паучьем костюме и в плаще Стрэнджа сверху, и на самого Стрэнджа. Питер понятия не имел, как выглядит он сам, но со Стрэнджа все отметины битвы никуда не делись — ни царапины, ни ожоги, и порванная одежда не заштопалась. У Барнса лицо блестело от пота, а одежда была в крови и местами в чьих-то прилипших внутренностях. И он стоял и смотрел. И Питер смотрел.
— Да ладно вам, — сказал Стрэндж тоном «я не могу поверить, что вы все тупы настолько». — Пойдёмте. Найдём остальных. Ушедших много, и мы — первая волна.
Стрэндж постигал законы этого места на ходу, и Питер ему, по чести сказать, завидовал. Какой прок от паучьего чутья, если оно отказывается работать? Он украдкой проверил паутину — выстрелил в землю перед собой — и долго потом не мог ни втянуть нить обратно, ни разорвать. Блин. Всё получалось как-то по-дурацки, всё сбоило.
— Неплохое оружие, — сказал Барнс, и Питер не понял — это он всерьёз или издевается. Сам-то Джеймс Бьюкенен наверняка и голыми руками мог положить сколько-нибудь плохих парней — по крайней мере, одной рукой
точно. У Питера язык чесался спросить, делал ли её мистер Старк или как, а потом Питер обнаружил Фьюри, и вопрос как-то вылетел из головы.
Фьюри залёг в кустах. Вот так вот просто, в пиджаке, в офисных брюках этих дорогущих залёг в засаде, даже без оружия.
— Эй, — сказал Питер, вспомнив встречу с другим Питером, — эй, мы, ну, тоже против Таноса.
— Приятно слышать.
Вот так вот их и стало четверо, и Стрэндж утверждал, что скоро они встретят остальных. Кого остальных?
— Мы — те, кого он убил первыми. Мы на границе. Те, к кому он, в некотором роде, неровно дышал.
— Занозы в заднице, — пояснил Барнс. Фьюри смерил его взглядом. Всё просто, да, у Стрэнджа плащ, у Фьюри Взгляд, а Питер — что Питер, может бегать между ними и как-нибудь разряжать обстановку. Вроде Нэда. Но у него, вообще-то, есть паутина, и он небесполезен, и он почти стащил перчатку, и если бы не…
— Я боюсь, — сказал Фьюри примерно четверть часа спустя, — мы не совсем осознаём степень угрозы. Если Безумный Титан и правда испепелил половину жителей нашей планеты, то очень скоро они окажутся здесь. Растерянные, гневные, во всём своём недоумении. Грудные младенцы. Старики. Фанатики и мародёры. Человечество.
— Надо придумать план защиты, — сказал Барнс.
— Помощи, — сказал Стрэндж.
А Питер промолчал, потому что тогда-то и вспомнил о тёте Мэй. Ну то есть если и она превратится в пепел, это же… Господи боже. Да она его убьёт.
А потом где-то на высоте его коленей развернулся экран и повис в воздухе. Как будто он заглядывал в окно, только вот в кухне его дома с той стороны никакого окна отродясь не было. Пару секунд они все четверо смотрели, как Мэй в бледно-розовой футболке высыпает в кастрюлю пачку риса. Рис тёк тоненькой струйкой, а тётя Мэй смотрела в пустоту. Она знает про пепел? Она видела? Она догадывается, что Питер был с мистером Старком, и что, ну, что потом случилось? Как она там? И ведь не может же она рассыпаться прямо на его глазах?
— Она по ту сторону, — успокоил Стрэндж, — и останется там. Отлично, Питер.
Кадр сменился: Мэй кричала в телефон, но Питеру не было слышно, он как будто смотрел кино без звука. А теперь плакала.
— Питер, — сказал Стрэндж, — заговори с ней.
И Питер дёрнулся, и окно схлопнулось и исчезло.
— Тоже мне, Аслан, — буркнул Питер себе под нос, — Питер то, Питер сё. Ещё скажите сейчас, что я рыцарь Нарнии.
Питер любил быть полезным. Дружелюбным соседом, Мстителем ли, не всё ли равно. Но являться собственной тёте с того света, ну ладно, с того, что она точно примет за тот свет — это совсем не то же самое. Это неправильно. Это ыкак будто мистер Старк опять забрал костюм, и Питер, получается, совсем один против всех. Тут — против троих. Тётя — это же, ну, запретная территория.
— Питер, — сказал Фьюри, — время не ждёт.
— Да отстаньте уже от парня, — зевнул Барнс, — такие вещи из-под палки не выходят.
Сидел он теперь на краешке старой автомобильной шины. Огромной шины.
— Мда, — сказал Стрэндж. — Питер, скажи пожалуйста: а если бы Тони Старк попросил тебя…
— А почему вам самим не связаться с кем-то?
И дальше они мерились привязанностями, точнее, их отсутствием, вот так-то.
— Я не могу, — сказал Барнс. — Я пробовал дозваться до Стива сто сорок пять раз, пока там лежал. Ну, думал: рай, последнее желание, но нет, всё так же глухо, как этот чёртов туман. Будто то ли его нет, то ли меня, то ли Стиви в меня теперь не верит. Даже обидно.
— Да, — кивнул Стрэндж, — фактор веры, в нём-то всё и дело.
Дальше выяснилось, что единственный человек, к которому был привязан директор Фьюри, рассыпался пеплом чуть раньше него самого. Потом Стрэндж сухо объяснил, что в его ордене личные связи не приветствовались как факт.
— Но почему у меня получается связаться с Мэй, а у вас…
— Потому что она не знает, что ты ушёл. Скатерть со стола, уставленного посудой, пробовал сдёргивать когда-нибудь?
Питер не пробовал, но аналогию худо-бедно уловил. Это как вбежать в класс после звонка, но впереди учителя: как бы, выходит, и не опоздал.
— Давай, Питер.
Мистер Старк бы в него поверил. И друг Барнса, тот самый Капитан Америка, который как-бы-преступник-но-выходит-не-совсем, он же заслуживает хотя
бы знать, что с Барнсом всё в порядке. Это честно.
Почему-то во второй раз Питер уверен был, что надо закрыть глаза.
***
Время — глупая штука. Когда волнуешься за кого-то, кто тебе дорог, оно уплотняется до предела. Сидишь, сидишь в кресле, вроде бы засыпаешь, просыпаешься.
Вот так время растягивается, когда дежуришь у больничной палаты. Спишь, не спишь. Вот в такую звенящую колодец-тишину она проваливалась каждый раз, когда только позволяла себе по-настоящему представить, что с Питером что-то случилось. Эта дурацкая экскурсия!
И сама же себя поправляла — не в экскурсии дело. С улицы пахло дымом, в форточку нанесло чёрного пепла — плотного, жирного. Он намертво впитался в кожу рук и не смывался ни мылом, ни гелем, и тогда Мэй схватила средство для очистки труб. Ха. Она представила, как поделится этой своей глупой победой с Питером, и тут же вспомнила. Невидимые часы тикали: Питер не отвечает пять часов, десять, двенадцать…
На улице что-то куда-то падало, летали обрывки жестяных крыш, поднялась вьюга из цементной крошки и тут же стихла. Кто-то жёг автопокрышки, а может быть, они горели сами. Ужасный район, она всегда говорила.
На самом деле, иногда Мэй думала, что иметь девочку-племянницу было бы самую чуточку проще. Потому что. Девочки не являются домой все в синяках. С девочками можно смотреть мелодрамы сколько душе угодно. Девочки не мастерят костюмы Людей-Пауков и не врут насчёт стажировок в Старк Индастриз.
Красно-синий костюм. Рехнуться можно. Она даже зашла в комнату Питера, чтобы привычно обнаружить там этот его школьнический бардак и разозлиться, может, злость придала бы ей сил, только злости не было. Нет, конечно, она звонила в полицию, но линия перегружена, чего вы ждали? И кто-то даже объявил эвакуацию, только плевала Мэй на эти их приказы. У них с Питером с детства уговор: встречаемся дома. Если что, беги домой.
— Я тебя жду, — сказала вслух, — очень жду, Питер Паркер. Не смей меня бросать. Мы договаривались.
А этого Старка, если он только попадётся ей на глаза, она лично… — что она
лично, Мэй придумать не успела, потому что так и уснула — на диване, с зажатым в руке мобильным.
Когда она проснулась, пропахший дымом день сменился ночью, и эту ночь с улицы освещал пожар, и в комнате, кроме неё, был кто-то ещё.
Не оборачивайся. Первое правило всех страшных снов и фильмов ужасов заодно: не оборачивайся.
— Привет, тётя Мэй.
Она подскочила. Не обернулась, потому что стука двери она не слышала, а в окно Питер влезть не мог бы, она задвинула все замки. Постучит, если что.
— Тётя Мэй, ты… я…
Не оборачивайся. Обернёшься — увидишь что-то, чего видеть не должна. На кухне не горела одна лампочка, а оставшийся свет был каким-то слишком сухим. Ломило виски.
— Тётя Мэй, ты только не бойся, я не совсем… я… Это же я, Питер, господи боже мой, да как тебе сказать…
И даже речь его стала похожей на речь Тони Старка, подумать только, как быстро к детям липнет всё плохое, и видит Бог, она хотела обернуться, посмотреть, как там он, наверняка в грязи и в паутине, и сказать: срочно в душ, и подогреть еду, — но что-то внутри говорило ей: не смей, не смей.
Она смотрела на тень на стене, и эта тень шла помехами, как экран старого телевизора.
— Привет, Питер. Что тебе нужно?
— Я не мёртвый, тётя Мэй!
Живые люди не появляются из воздуха. Мёртвые люди… Мёртвые — не люди.
— Что тебе нужно? — повторила Мэй, дрожа. Тень переместилась, и Мэй развернулась тоже.
— Да посмотри же ты на меня! — голос его то отдалялся, то приближался, будто качался старинный фонарь в чьей-то руке. Может, Мэй напасть первой? Может, всё получится? Кошки так же бросаются на тени на стене. И на огонёк лазерной указки. А существо, кем бы и чем бы оно ни было, продолжало настаивать голосом Питера:
— Мэй, послушай, времени очень мало, правда, мало, извини, я так облажался, ой, то есть всё испортил, мистер Старк… Мэй, тебе нужно добраться в Башню Старка, там будет Роджерс, Капитан Америка, скажи ему, что мистер Барнс жив, и мистер Старк тоже, и что идёт надежда, ой, идёт борьба, и что у нас
есть шанс, и что им нужно выждать, и камни у Таноса работают не так, слышишь, не так как надо, всё потому что он поганый читер, и у нас…
Обычно, когда Питер начинал вот так частить, всё это заканчивалось фразой: «я люблю тебя». И она отвечала: «Я тоже, малыш», и Питер морщился примерно лет с четырёх, но Мэй ничего не могла с собой поделать.
— Мэй, ну пожалуйста, это я, Питер, я дружу с Нэдом Лидсом, ты недавно спалила… обнаружила мой костюм, мистер Старк обожал твой пирог с финиками, хотя сами финики он терпеть не может, и…
И вот тут-то она вскочила. Обернулась — и ничего не увидела.
ГЛАВА 2
Вообще-то Мэй Паркер была разумным человеком. Правда, совсем недавно она висела на высоте шестого этажа и молилась, чтоб паутина её племянника и правда оказалась суперпрочной, а так разумным, да. Вполне себе.
Внизу, под ней, творился такой ад, что вверх никто особенно и не смотрел. Люди с плакатами. Люди, испачканные пеплом. И всем им было что-то нужно от Мстителей вот сейчас, немедленно.
Полиция даже не совсем бездействовала. Пока Мэй ехала сюда — ужасно медленно, огибая вдруг опустевшие машины, потерянных собак, чьи поводки волочились по асфальту, — так вот, пока Мэй ехала к башне Старка, она видела полицейских. Те успокаивали людей и брали на руки чужих детей. Проблема в том, что никакой координации в этом хаосе не было и не могло быть. Какая-то пожилая леди в розовом плаще рассыпалась в пепел прямо перед Мэй.
Этого не могло случиться с Питером. Чёртов, чёртов, да хоть бы пятикратно чёртов Старк.
На самом деле Старк был не причём, не он же распылял людей по ветру, но ведь без Старка Питер, может, был бы дома. Мэй не могла перебороть уверенности, что, будь рядом Питер с ней, всё было бы в порядке.
Ей нужно было злиться хоть на кого-то, и она злилась на Старка, на Питера, на вездесущий пепел, который ветер швырял в лобовое стекло, на свои потные ладони. Ты трусиха, Мэй Паркер. Тебе пришлось бы выйти в город так или иначе.
Она взяла с собой клубничный йогурт, бесполезные влажные салфетки и паутину Питера. На всякий случай. Сколько у них времени? Где там Питер? Не страшно ли ему? Вдруг он окажется в плохой компании? Вдруг в этом месте, откуда он с ней связывался, час или день идут за десять? Двадцать? Тридцать?
В комнате у него, конечно, был такой беспорядок, что Мэй нет-нет да ждала, что он сейчас заглянет в дверь и возмутится. Что-нибудь вроде:
— Эй, тётя Мэй, не надо, я уберусь, это нечестно, эй! Мы так не договаривались!
— Я никогда бы не полезла в твои тайники, — пробормотала она, выдвигая ящики, — если бы не всё это. Уверена, ты и сам знаешь.
Паутина. Она на пробу выстрелила в оконное стекло, сказала: «Вау». Гораздо лучше подошёл бы какой-нибудь успокоительно тяжёлый дедушкин кольт, да вот беда, своего дедушки Мэй никогда не знала. Их так давно было двое в семье — она и Питер.
Воображаемый кольт. Салфетки. Что ещё? Водительское удостоверение она и так всегда носила с собой. На всякий случай засунула в сумку бинты, аспирин, вынула карточку Питера из кошелька и сунула туда же. К бинтам. Набор экстренной помощи. Твою мать.
В фильмах про зомби-апокалипсис всё было проще. Убегай себе, стреляй из непонятного оружия, отсиживайся в церкви. Найди товарищей. А сейчас Мэй приходилось игнорировать чужой крик, потому что иначе она бы не доехала до Башни.
— Мэм, подвезите, мэм!
— Мэм, мой ребёнок…
— Эй ты, за рулём, мне нужна машина!
Не то что Мэй желала иметь дело с Мстителями — она передаст информацию, и точка. Но чтобы эту информацию передать, нужно было сначала проехать через полгорода, полного перепуганных людей, а потом попасть в Башню. Вот Мэй и пыталась. Потому что у подножия Башни бушевали люди.
— Всем надо внутрь!
— Всем надо что-нибудь сказать!
Господи. Это хуже, чем на распродажах. На Титанике, интересно, было так же?
Лазать по стенам с помощью паутины она научилась очень, очень быстро. Давай, родная, доберёмся до дома — съешь мороженое. Только долезь куда-нибудь. Скажи что нужно.
— Питер, — пообещала она неизвестно в какой раз. — Я тебя точно убью. Даже не надейся. Почему ты не мог явиться Капитану Америке, Чёрной Вдове, кому угодно напрямую из этой их компашки? Питер Паркер!..
Мэй ругалась на Питера и лезла вверх. Хоть бы одно разбитое окно. Хоть бы какие-то люди на этаже, чтоб постучаться и…
Вот что она забыла. Количество паутины ограничено. Как он её рассчитывал? Будем надеяться, не как она — не повиснув над городом. Чёрт. Чёрт. Нет, она точно запретит ему такие вылазки. Только пешком. Только со Старком. Только…
Шум внизу резко усилился, хотя Мэй думала, что громче уже некуда. Нет, есть куда. Внизу, у входа, потеснив толпу, стоял Капитан Америка и собирался что-то им сказать. Ужасная идея.
Ужасная идея, Мэй. Просто кошмар.
***
Если бы Питера кто-то потом спросил, что они делали в своём нигде первые часы, он бы ответил: ходили. Шуршали листьями. Искали кого-нибудь ещё.
— Почему нас так мало? — спросил он у Стрэнджа; прозвучало по-идиотски жалобно. — Серьёзно, пол-Земли, где они все?
— Не все ушедшие хотят, чтобы их видели. Хотят взаимодействовать с миром. Вот, смотри.
Справа от Питера, на расстоянии руки, туман стал гуще, засветился огоньком и снова смазался.
— И это всё? Всё, что от них… останется?
— Процессы обратимы, — сказал Стрэндж, — пока что.
Барнс хмыкнул.
— Обратимые процессы. Вся моя жизнь.
Вообще Барнс теперь говорил гораздо меньше, только смотрел по сторонам с таким видом, будто каждую секунду был готов заслонить собой и Питера, и Стрэнджа, и даже Фьюри. Почему Барнс сам себя назначил их общим сторожевым псом, Питер не понимал, но остальные взрослые не спорили, а ему было как-то, ну, неловко что ли. Заводить разговор на все эти темы. И потом, если в этом чёртовом лесу и случится какая-то битва, то у Питера, например, есть паутина, а у Барнса только рука. Ещё посмотрим, кто кого прикроет.
Поговорить с Мэй оказалось не так уж и страшно. Неясно, правда, почему она так боялась оборачиваться, может, решила, что он теперь нечисть, или ещё что, зато в конце она его услышала. Вряд ли, конечно, это им поможет, ну да ладно.
— Слова отсюда, — объяснял Стрэндж, пока они шли всё вперёд и вперёд, а лес не кончался, — слова отсюда не могут приходить на Землю в первозданном виде.
— Это поэтому пророчества такие путаные? Ну, знаете, как в фильмах, когда все всё неверно понимают и в итоге всё делается хуже.
Стрэндж посмотрел на него и не ответил. Барнс хмыкнул.
А потом они встретили Квилла.
Ну то есть как. Сначала Питер его даже не узнал, потому что одно дело — человек, который берёт тебя в заложники, мешает сладить с Таносом и всё это время выпендривается как десятилетка, а другое — который сидит на земле, прислонившись спиной к толстому стволу, и сидит неподвижно. Питер подошёл ближе, чуть ли не навис, а Квилл всё не открывал глаз. Медитировал, что ли?
Веки у него чуть дрожали. Может, будь они все в итоге на Земле, Питер его и пожалел бы. Понял бы. В конце концов, он, Питер, тоже много лажал.
— Это ещё кто? — спросил Фьюри, и тут-то Квилл вскочил, заозирался, кинулся вытащить пушку, а её и не было. Это пространство вообще, похоже, могло исторгнуть из себя всё, что угодно, кроме оружия. Что, кстати, было хорошо. Ну, если верить Стрэнджу, что скоро здесь появится толпа.
— Э-э-э, — протянул Квилл, оглядев их всех и, видимо, с грехом пополам опознав Питера, — эм, ну, привет, пацан.
— Я не пацан.
— Ну да? А кто ты? Эй, эй, послушай, я не имел в виду, что…
В следующее мгновение Питер обнаружил себя далеко от земли, на ветке того самого мощного дерева, — он зацепился паутиной и держал Квилла за грудки. Тот, конечно, поморщился, и Питеру всё ещё было немного неловко, ну, вроде глупо лезть в драку, и тётя Мэй наверняка бы не одобрила, и этот взлёт на дерево, и… — но Квилл снова ухмыльнулся и попросил:
— Ну-ну, малыш. Ты бы взрослых-то на деревья не зашвыривал.
— Да кто тут взрослый! — возмутился Питер, чуть не уронил Квилла на землю и поймал той же паутиной. Блин, она такими темпами закончится. — Кто тут взрослый ещё, если это ведь вы нам всё сорвали, это из-за вас мы тут сейчас торчим, и вы сидите тут как ни в чём не бывало, и даже не трудитесь устыдиться, да если бы не вы!
Они упали с дерева — на той же паутине, и Квилл встал на ноги, поправил воротник этой своей пижонской куртки:
— Если бы не я, у вас и скрутить бы того здоровяка не получилось бы, так что повежливей, малявка.
Да сам ты малявка. Наверное, мистер Старк назвал бы это всё отложенной истерикой, а Капитан разразился бы ещё одним вариантом проповеди о терпении, а тётя Мэй бы в него чем-нибудь кинула, но, в общем, он сбил Квилла с ног, и они покатились по земле. Даже деревья будто расступились. А Питер предпочёл бы, чтобы под ними вместо листьев был асфальт, потому что об асфальт можно было бы разбить Квиллу нос, наверное.
— Я там был! — кричал Питер неведомо кому, и у него была паучья сила, но у Квилла, видимо, опыт рукопашных.
— Я там был, я всё видел! Нам почти удалось стащить перчатку, мы бы всё сделали, если б не вы со своим…
А потом листья под его лопатками и впрямь стали асфальтом. На мгновение Питер замер, а ещё через секунду его оторвали от земли и подняли в воздух, ну вот как котёнка. Потому что Барнс, этот мистер Я Вас Прикрою, сгрёб его за костюм и так и держал металлической рукой. Будто Питеру было десять лет.
— Мистер Барнс, господи, ну вы-то ещё что, я же ведь ничего… Он начал первый!
— Отставить драку, — сказал Барнс, опустил Питера на землю и вразвалочку подошёл к Квиллу. Тот сидел на асфальте и потирал нос, в который Питер так и не смог ему нормально двинуть, получается. Барнс навис над ним, расставив ноги.
— А ты, я вижу, совсем отмороженный. С пацаном драться. Он так-то меньше тебя.
— Да и что с того?
— Мистер Барнс! — чёрт, сколько ещё раз за это время он это повторит. — Мистер Барнс, то, что я младше, не значит, что слабее, мистер Барнс, правда, это он…
— Он запорол задание, — кивнул Барнс, — я понял. А теперь дай мне ему объяснить, почему плохо сцепляться с тем, кто тебя меньше, только и всего.
— Отставить, сержант, — вмешался Фьюри, — этот кадр ещё нам пригодится.
Всё-таки хорошо, когда в группе из одного супергероя, одного киллера и верховного мага есть ещё и директор. Это тоже суперсила — чтобы тебя все слушались неизвестно где. И неизвестно когда, раз уж на то пошло. Да и сами они — вдруг они всё придумали, что было до? Вдруг никакой жизни до вовсе и не было?
Тьфу, ну придёт же в голову, глупость какая.
***
У Чёрной Вдовы ледяные руки. Она вообще вся тоненькая, бледная, и складка меж бровей у неё не разглаживается, похоже, никогда. Вечная озабоченность, готовность. Как бродячая кошка, которая цапнет с ладони еду и отбежит на два шага назад.
— Нет, вы действительно серьёзно? — спросила Вдова и вытерла руки бумажным полотенцем. — Ваш погибший племянник приходил к нам и передал надеяться?
— И что Барнс с ними, — добавила Мэй, хотя уже понятно было, что не стоило, — понятия не имею, кто это. Барнс, Стрэндж. Идёт надежда, то есть идёт борьба. Вам нужно верить. Работа должна вестись с обеих сторон.
— Звучит неплохо, — констатировала Вдова, и Мэй поняла, что та не верит ни единому её слову.
— Вот что, — сказал Стив Роджерс, которой с этой своей бородой походил на кого угодно, но не на американский национальный символ, — вот что, мэм. Мы понимаем, что вам страшно и вам не хочется наружу. Тем не менее…
— Погоди, Стив, — Вдова вдруг замерла и посмотрела на Мэй новым, длинным взглядом. Не оценивала как цель или как, Господи, помеху на пути — а как источник информации. Надёжен ли.
Мэй притулилась на местном кожаном диване, который стоил, наверное, дороже, чем вся их с Питером квартира. Ну и что. Вдова зачем-то положила мокрое полотенце ей на лоб, но Мэй не возражала. Да что возражать — говорить было трудно. Прыжки с высоты никогда не были её сильной стороной, и теперь тошнило.
— Не говорите Питеру, — сказала Мэй десять минут назад, приземлившись ровнёхонько в объятия Капитана Америки, — тьфу. Извините. У меня есть информация от ушедших.
— От ушедших?
— Ну, понимаете, сообщение. Может быть, вам поставить меня на пол. Мне нужно что-то сказать вам и остальным, это ужасно важно, может вам помочь, только я… надо…
Когда Мэй волновалась, она несла чушь ещё хлеще Питера, это уж точно. Капитан всмотрелся ей в лицо так терпеливо, что Мэй захотелось закричать. Врачи так смотрят на больных в палате. На идиоток в собственных руках смотрят не так. Перемазанных паутиной идиоток.
— Дайте уточнить. Вы кого-то потеряли, и вам кажется, что он приходил к вам?
— Питер Паркер, работал на Тони Старка, вы ведь знаете Тони Старка? Конечно, знаете, простите, просто я…
— Довольно, мэм. Боюсь, я вынужден…
— Вы не откажете мне в помощи, — сказала Мэй, фальшиво улыбаясь и кивая на хмурую толпу, — дама в беде. Должны вы спасти хоть кого-нибудь. Представьте заголовки. Фотографии.
— Да чёрт с вами, — сказал Стив Роджерс, оскалился в какой-то объектив и внёс Мэй в Башню.
— Не выражайся, — хмыкнула Вдова. Она появилась из тени, из ниоткуда, сложила руки на груди, и Капитан поставил Мэй на пол, и пришлось что-то говорить:
— Эм, я Мэй Паркер.
— Журналистка?
— Не совсем, Нат. Она утверждает, что у неё есть информация.
— Какого рода?
Мэй могла бы поклясться, что Вдова умеет добывать всё, что ей нужно, по крайней мере ста пятьюдесятью разными способами. Ужас. Надо сказать Питеру, чтобы не очень с ней общался, если ещё не.
— Погоди, Стив, — сказала Вдова в настоящем, — она упомянула Барнса.
— Ну и что? Дело было в газетах, любой может… — Стив Роджерс сел на стул, потёр виски.
— Мы все сейчас хотим надеяться. Но это не значит, что…
Даже с прищуренными глазами, полотенцем на лбу и тошнотой Мэй поняла — не надо было ему этого говорить. Или таким тоном. Или и то, и другое. Потому что Вдова встала с дивана и обманчиво-мягким тоном поинтересовалась:
— Мы все? Напомни, Стив, а кто это — мы все? Сколько нас осталось? Ты, я и Брюс? И Роуди? Отлично. А ты читаешь свои проповеди, как будто Тони Старк всё ещё здесь! И, кстати, я не слышала, чтобы он нанимал какого бы то ни было пацана с паутиной, извините, мисс.
— Я говорила ему, что вы не поверите, — сказала Мэй. — Дважды испорченный телефон, Бога ради, на что эти подростки всегда надеются.
— Мэм, — сказал Стив Роджерс, и это чёртово сочувствие в его голосе бесило сильней всего остального, сильней дурацкой головной боли, сильней паутины, которая чувствовалась на коже, как будто Мэй обклеили скотчем и потом содрали, — мэм, сожалею, но думаю, вам пора.
— Идите к чёрту, — проговорила Мэй из последних сил и закрыла глаза. — Идите к чёрту, Кэп, и ты, Питер, туда же.
— Подождите, — Вдова коснулась её плеча и тут же убрала руку. — Мэм. Если то, что вы говорите, правда — погоди, Стив, — если это правда, вы тоже можете попробовать связаться с вашим племянником. Как там это получается.
Да Мэй понятия не имела, как. Закрыла глаза, попыталась представить Питера, но вместо этого у неё только закружилась голова. Ну, давай же, Питер, не позорь тётушку перед людьми. Тьфу, ерунда какая.
— Мэм?
— Нат, говорил же, это всё не имеет смысла…
Мэй пыталась нащупать хотя бы что-то, но голос в её голове по-прежнему оставался только один, и это был её собственный голос. Мэй, ты просто дура. Я знаю, знаю, подождите, но ведь можно…
— Ха. Все обливаются слезами и соплями, а Кэп девчонку притащил. Молодец, чувак.
— Ракета, это не то, о чём ты думаешь…
— Постой, пушистик.
— Стив, скажи, а кто это?..
Голосов там, за веками, прибавилось — хриплый Ракета — ну и имечко, какой-то ещё мужчина, который каждым словом как будто извинялся не пойми за что, а Мэй в пустоте за закрытыми веками искала Питера. И нет, не находила. Но ведь она же знает, что он жив. Она не могла выдумать про финики.
— Мэм, боюсь, я вынужден вас проводить…
— Нет уж, дойду сама.
Мэй сунула в руки Кэпу своё мокрое полотенце и вышла из комнаты прежде, чем он сказал ещё какую-нибудь ерунду вроде «нам всем тяжело».
Вдова догнала её в коридоре.
— Я в состоянии добраться до собственной машины.
— Сквозь толпу?
Вдова повела её через чёрный выход. Там тоже бушевала толпа, но продраться пока что можно было. Именно пока что.
— Мда, — хмыкнула Вдова, — похоже, мы в осаде.
И Мэй двинулась вперёд и направо, к собственной машине, сквозь море обезумевших людей, спиной чувствуя задумчивый взгляд.
Мстители ей не помогли. Но есть ещё кое-кто.
***
Алую Ведьму Питер встретил, когда помогал Барнсу поставить палатку. Почему-то, как они ни пытались представлять домики, хижины, вагоны, что угодно, выходили одни палатки цвета хаки. И спальные мешки. И брезентовые навесы. Один раз получился грузовик из тех, что делали, наверное, в сороковые, и Барнс усмехнулся и похлопал по кузову здоровой рукой. В смысле, биологической.
— И надо же. Столько лет, а в башке всё то же. Питер, а Питер, ты бы представил что-то из своей гостиной, что ли?
Но лучшее, что получилось у Питера — школьная парта. Фьюри, правда, говорил, что и то хорошо, любое дерево сгодится, потому что голода они, допустим, почти и не чувствовали, а вот холод и воду — очень даже. Поэтому нужны костры. Дежурства. Одеяла. Питер никогда не был в летнем лагере, но представлял его примерно вот таким.
Если бы только люди через одного не смотрелись каким-то пришибленными.
Неподалёку на специально созданном холме, покрытом одуванчиками, вещал Стрэндж.
— Мы все должны сосредоточиться. Всё, что мы можем здесь воссоздать, мы уже видели в нашей прошлой жизни. К которой мы все обязательно вернёмся, господи, мисс, не надо этих слёз. Так вот, порой мы сами до конца не понимаем, насколько та или иная вещь важна для нас. Мысленные усилия сродни мышечным. Вот что сейчас важно. Держать себя в форме.
— Он говорит как чёртов тренер по фитнесу, — фыркнул Квилл себе под нос, потому что был уверен, что его никто не услышит. Никто бы и не услышал, если б не Питер с его паучьим чутьём.
Квилл дулся, потому что, вместо того, чтоб просто двинуть пару раз, его запрягли организовывать лагерь. Ну, типа расставлять эти палатки. Вносить беженцев в бесконечные списки. Обносить всех котлами с похлёбкой, потому что, несмотря на все объяснения Фьюри, многие из них пока верили, что чувствуют голод.
Похлёбку воссоздал опять же Барнс. Он, похоже, не то что много всего помнил, но то, что всё-таки да — помнил железно.
— Хочешь историю у костра? — спросил у Питера, и пока тот соображал, как ответить вежливей, ответил сам себе:
— Ну правильно, я тоже не хочу.
— Но я не… Мистер Барнс!
— Да уж конечно ты не мистер Барнс, — огрызнулся Квилл, который, если начистоту, и правда успевал убалтывать какую-то мексиканскую старушку, утихомиривать ветерана-старичка и скармливать суп ребёнку. В смысле, у него было право быть усталым. Может, если бы как-то ограничить его участие в той миссии придумыванием плана и болтовнёй…
Но Квилл по-прежнему не желал признавать, что облажался, и это Питера бесило как мало что. Они бы сейчас обсуждали миссию с мистером Старком. Ели мороженое с тётей Мэй. Да мало ли что.
И хорошо ещё, что они все говорили на одном языке, неведомо каком. То есть попадались им особенно упёртые, — пара испанцев, кажется, и тут позвали Питера, и одна финка, — которые говорили только на своём родном, — но тут прекрасно можно было объясниться жестами.
Пришельцы тоже не особо беспокоили, хотя Питер боялся, что с ними будет говорить трудней всего. Лагерь ширился, люди пытались что-то сотворить для себя сами, на огни костров стекались новые и новые. С какими-то чешуйчатыми инопланетными Квилл на удивление быстро нашёл общий язык. Ха. Пытался выслужиться. Но просто поразительно, как люди, и не люди тоже, в беде первым делом инстинктивно ищут кого-то главного, кто бы сказал им, что делать, и всё такое.
Фьюри и Барнс на всякий случай организовывали охрану по периметру. Кто-то пытался сотворить мясо, но сотворил какую-то фигню, которая воняла на весь лагерь жжёными перьями. Питер очень надеялся, что ничего и никого живого тут создать тоже не получится. А то раз-два, туда-сюда, один какой-нибудь примитивный динозавр — и всё, прощай, покой. То есть он, Питер, конечно, подстраховка, но не может же он следить за всеми сразу.
За это время он так часто вспоминал мистера Старка, что воспоминания о нём словно потускнели. Стёрлись от частого использования. Как вещи в стирке.
— А вы, мистер Барнс, ну, вы знали Тони Старка?
— Убил его родителей. Велели. А потом он чуть не убил меня.
Прекрасно, правда?
А ещё ни один из попадающих в лагерь, правда ни один, понятия не имел, где они, если не в мире мёртвых. Замечательно.
Так вот, Питер устал ставить эти огромные, чёрт бы их, палатки и какой-то несущий штырь выскользнул у него из рук, а Ведьма подхватила. Не магией, правда, просто рукой, но всё равно отлично.
— Ну здравствуй, Ванда, — сказал Фьюри, и Питер понял, с кем имеет дело. Даже палатку бросил, просто потому что.
— Ух ты, в смысле, простите, мисс, приятно познакомиться и всё такое, но вы же Алая Ведьма, да?
— Больше не ведьма.
Вообще-то она выглядела как человек, которому требуется помощь. Измученной. Ломкие волосы. Что-то не то, короче. Тонкие губы через раз дрожали, глаза на мокром месте, отвечала не сразу — ну, вы понимаете, будь они на Земле, Питер бы предоставил разбираться тёте Мэй.
— Мисс, но вы…
— Я была ведьмой. Была — ключевое слово.
Барнс похлопал её по плечу здоровой рукой.
@темы: marvel, пишется тут всякое, война бесконечности, фанфикшн
-
-
17.05.2018 в 21:46-
-
17.05.2018 в 21:47-
-
18.05.2018 в 15:29Люди, вы прекрасны, продолжайте. Как больно-то, как хорошо
-
-
18.05.2018 в 15:30-
-
18.05.2018 в 15:36Я бегал и орал с каждого из персонажей, такие живые, такие замечательные
-
-
18.05.2018 в 15:43-
-
18.05.2018 в 16:15